Узнавать, как это выглядит ночью, желания вовсе нет, и я в отчаянии хватаюсь за голову.
И меня осеняет. Окно! Конечно же.
Быстро встаю и двигаюсь к мелкому окошку по которому бьет все тот же пронизывающий холодом ливень. Но мне без разницы. Даже плевать, что второй этаж. Меня ждут, и я хочу извиниться перед Джудит за ту сцену.
Но, кажется, не только я вспомнила о такой выгодной мелочи. Ключ в дверях заскрипел, заставляя замок щелкать. Дрожащие пальцы с трудом справились с простой защелкой на раме. Он вбегает в комнату как раз в тот момент, когда я перекидываю ногу без обуви через подоконник.
— Помогите! — меня не надо уговаривать, чтобы покричать.
— Упадешь!
— Аааа, пусти!
Но опять, попытка не увенчалась успехом. И через пару секунд я вновь на полу.
— Да что тебе надо? Иди, спасай кого-нибудь другого. Почему я?
— Где твои родители, Эйприл?
Лицо перекашивает от одновременно непонимания и злости. Вскакиваю на ноги, готовая ударить его в лицо.
— Да какая тебе разница?
Он спокоен на вид, только потому, как он часто и глубоко дышит можно понять, что это не так.
— Ты хочешь сказать им тоже на тебя наплевать?
— Да! — выкрик получается резкий.
Он какое-то время молчит, видимо, так подталкивая меня продолжать.
— Эти гады бросили меня, как и все остальные. Им дела не будет, даже если я умру.
— Этого не может быть, — Натан немного сердито, не веря, сдвигает брови.
Мужчина медленно отходит к двери спиной вперед, опасаясь, что я опять сорвусь. Он молчит и, кажется, о чем-то судорожно вспоминает.
— Я ведь тебя помню. Ты приходила с матерью в нашу больницу около четырех лет назад, — от этих его слов у меня все стынет внутри. Нет. Только не это. Неужели он знает? — Сидели на стульях счастливые, разговаривали. Я сразу узнал твою мать, она не сильно-то изменилась, а потом и тебя. Ты была беременна. Срок не маленький, ведь я издалека увидел твой круглый живот. Жаль, не получилось подойти и поздороваться.
Меня начинает колотить больное прошлое. И нижняя губа дрожит от уже еле сдерживаемых эмоций.
— Что случилось?
— Не твое дело, — жалко и неуверенно.
— Где твой ребенок?
— Замолчи.
— Ты героиновая мать? Оставила малыша родителям, а сама во все тяжкие? Почему?
— Заткнись, кому говорю, — мой тон низок и злобен.
— Да? Ты его бросила? Где он?
— УМЕР! — одним громким выкриком срываю голос. — МОЙ СЫН УМЕР!
Глаза наливаются горячими слезами, мне больно держаться, больно дышать, жить больно. Только от этого хочется умереть, забыться вечным сном. Не дышать, не знать, не чувствовать. Сколько раз я пыталась когда-то наложить на себя руки. И Натан видел шрамы у меня на запястьях. Два ребра были сломаны, в попытке разбиться на машине. Под волосами не видно шрама. Сколько раз я травилась таблетками? А сволочь жизнь, все не хотела отпускать меня. Зачем я ей? Зачем она мне?
Палмер замирает, он стоит с приоткрытым ртом, глаза его широко распахнуты. Он шокирован.
— Сукин сын, ты слышал?! Оставь меня в покое!
Задыхаюсь, сквозь слезы, падая на колени, раздираемая ненужной памятью.
— Я…
Уже не слышу, что он там говорит, упираюсь лбом в шершавое ковровое покрытие и обнимаю себя руками. И кричу сорванным, сиплым голосом куда-то в пол.
Как же я ненавижу себя.
Он безмолвно уходит, а приведенный в движение электрический моторчик опускает уличное металлическое жалюзи.
Комната с ракетами становится моей тюрьмой. |