Именно эти люди сейчас вершили судьбу корпуса, а заодно влияли на дальнейшую жизнь обезумевших в междоусобице сибиряков. Здесь, в Иркутске, они значили больше, чем послы всех великих держав, вместе взятые, включая командующего союзными войсками французского генерала Жанена. Потому что за ними была реальная сила — 20 тысяч штыков двух чехословацких дивизий.

Приказ президента Масарика был краток и жесток — вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословакия. Приказ собравшимся был ясен, но как пропихнуть длинную ленту эшелонов, которая еле ползла на восток и напоминала удава, обожравшегося дармовыми кроликами. И разговор был напряженный…

— Я отдал приказ командиру 3-й дивизии не пропускать ни одного союзного, а также русского эшелона. Восточнее Енисея никто не пройдет, пока не уедет наш последний войсковой эшелон, — генерал, отсутствующий правый глаз которого был закрыт повязкой с черным кругляшом, говорил резко, барабаня пальцами по столу.

— Более того, с этого дня будут отобраны паровозы у всех эшелонов, которые уже идут рядом с нашими…

— Извините, пан генерал, но это может вызвать острое недовольство адмирала Колчака, который и так относится к нам враждебно, — только один человек, председатель Чехословацкого комитета в Сибири Богдан Павлу мог вот так, хоть и тактично, перебить генерала.

— Эшелоны русских от Новониколаевска дальше Красноярска не пройдут, в городе вчера началось восстание, поднятое эсерами во главе с Колосовым. На сторону повстанцев перешел весь гарнизон с генералом Зиневичем. Так что претензии Колчака не к нам. Что касается паровозов, то только крайняя необходимость толкает нас на это. Всем вам прекрасно известно, что русские ремонтники умышленно портят паровозы, морозят котлы. И так по всей линии железной дороги. Кроме того, этим мы спасаем русских — лучше им остаться в стоящих вагонах, чем попасться в руки к партизанам, которые уже заняли Нижнеудинск и Зиму, — генерал остановился, и внезапно его глаз чуть сверкнул, а уголок рта скривился в подобие улыбки.

— Сегодня будут взяты паровозы и с русских литерных эшелонов, — невозмутимо продолжил Сыровы, — необходимо вывезти из города батальон 6-го Татранского полка.

— Пан генерал, — доктор Гирс не мог удержаться от вопроса, — русский правитель непредсказуем. Он может приказать своим солдатам открыть по нам стрельбу. И как мне объяснить послам такой наш шаг, как я понимаю, вынужденный сложившимися обстоятельствами.

— Не настолько он безумен, доктор Гирс, — генерал скривился улыбкой. — В Нижнеудинске наш бронепоезд и два батальона пехоты. Если русские нападут, то мы их раздавим. А пропустить эшелоны под русским флагом мы не можем, ибо с красными партизанами не воюем и потому соблюдаем негласное соглашение. Вследствие чего мы не можем пропустить и эшелоны адмирала, их сразу захватят большевики. Эту ситуацию можно разрешить только с участием послов и новой русской власти, которая будет завтра…

Все собравшиеся за столом переглянулись — вариант везти золото под союзными флагами, но только с чешской охраной их устраивал больше, но говорить об этом было преждевременно, нужно терпеливо ожидать, когда созреет плод, вернее — обанкротившийся русский правитель.

— Все же мне нужно знать, что могут предпринять русские белые, тот же адмирал Колчак. Ведь он вчера произвел этого ужасного Семенова в генерал-лейтенанты, — Богдан Павлу задумчиво потер переносицу.

— Разрешите, пан генерал?

— Конечно, пан полковник.

Начальник военного контроля чехословацкого корпуса полковник Зайчек, отвечавший за деятельность разведки и контрразведки, медленно достал из нагрудного кармана френча листок бумаги.