Уже неслучайного. Диск светил ярко, плавя поднимающийся от земли воздух, что создавало довольно редкий для Девяти Планет оптический эффект, когда соседнюю планету — в данном случае Седьмую — видно не было, а вот следующую — Восьмую — наоборот разглядеть я уже мог.
То, как одни планеты выглядели с других, было едва ли не самая большая особенность Девяти. Это я все больше под ноги да по сторонам смотрел — Сука за годы приучила. У местных же парочек планеты были едва ли не главный романтическим антуражем.
И, признаться честно, посмотреть было на что.
Первую покрывал красный песок, оставляя исключение лишь для полюсов, где тонкими дымящимися струйками разливались дымящиеся реки лавовых потоков.
Со Второй она выглядела как пылающее в космосе алое сердце.
Вторую напополам делили между собой океан и пустыня.
Желто-голубой шар с узкими полосками городов-курортов, тянущихся вдоль побережий, напоминал собой драгоценный кулон с застывшим на месте камня морем.
Третью также наполовину покрывал океан, но на суше при этом преобладали зеленый и белые цвета. На Девяти Третья считалась одновременно и самым суровым, и самым красивым краем. Из-за экстремального наклона оси на большей части территории почти круглый год стояла минусовая температура, зоны же с более мягким климатом населяли Звери — существа, отдаленные родственники портальщиков.
При этом иногда Третья настолько близко подходила ко Второй, что с нее становились видны цепочки гор и даже отдельные замки старых аристократов. Из тех, что не скрывали от взглядов специальные техники.
Четвертая — первая из Девяти, и вот уже три тысячи лет как мертвая планета. Для жителей Планет — мир утраченного дома и потерянных навсегда богатств. Ну или Планета Портальщиков, как ее еще иногда называли. Никто не знал в точности, что там теперь происходило. И, наверное, ее чаще всего рассматривали в телескопы. Вот только повышенный стихийный фон искажал любые замеры. Невооруженным же глазами Четвертая все еще казалась миром людей. Бесчисленные города, зеленые парки, реки…
Не видны за скрывающими их тяжелыми облаками были лишь действующие на планете многочисленные Прорывы…
…и чудовища, о могуществе и количестве которых ходили слухи один невероятнее другого.
Пятая была индустриальный миром бесчисленных дорог, городов и электричества. На нее больше всего любили смотреть ночью. Узоры огней рисовали самые невероятные картины, будто звездное небо, но не далекое и холодное, а удивительно близкое и теплое.
Когда Фэнсы только переехали на Шестую, Алекс не один вечер провел, разглядывая огни своего старого дома…
Шестая была самой большой из Девяти. Без океанов, но с несколькими морями-озерами размером с океан. Шестую иногда называли аграрной планетой, но это конечно было преувеличением. Сразу несколько грандов-монархов держали свои столицы на ней. И уж их величие, конечно, прекрасно было видно даже из космоса.
Это касалось и Нового Вашингтона Новых Американских Штатов (8).
И Нового Парижа Промышленного совета (8).
Ну и конечно Александрии Русской империи (8), в которой я как раз находился.
Седьмая — уже почти ставшая родной для меня на фоне других считалась густонаселенной и удивительно неживописной планетой. Кроме серого борщевика и тесной застройки она могла похвастаться разве что неизвестно откуда берущимся свежим воздухом. Ни крупных водоемов, ни лесов — хоть каких-то — на планете не было.
С Шестой Седьмая выглядела непритязательным серым шаром.
Восьмая была самой маленькой и в то же время самой тяжелой из Девяти. Если длина экватора Шестой составляла аж шестьдесят тысяч километров при «джи» в 1,05 от стандартной земной, то Восьмая с экватором в тридцать семь тысяч километров — меньше чем у Старой Земли — «весила» аж 1,21 «джи». |