|
— Всё путём, — сказал один, который был повыше. — Лошары все целы, одного ободрало малость, засохнет. Лаванда у здорового махновца была — упакована. Хавчик надо поискать, должен быть. Мозырь опять в засаде? — Ну. — Грач, давай жалом тут поводи, может, нашмонаешь чего. Седой, а ты лошар на этап собери. Только хомуты проверь, а то будет, как прошлый раз… Мозырь! Вылезай, дело до тебя есть! — Шершень, Седой… тут это. Прижмурился Мозырь. — Вывернуло его через сраку, что ли? — Да нет. Маслин переел. — Вот же ж волоёб. Как он подставиться сумел? Да и кому? — Не понимаю… Вроде из «макара» ему засадили, как раз из-за угла. — Выходит, тут кто-то ещё кантовался. Бля, мой косяк, пацаны. Не увидел. Мой косяк… — Да не парься, Седой. Может, Мозырь сам под наши стволы сунулся… хотя… — В любом случае — даже если и был тут «махновец», теперь он уже далеко. Ну, макнулись мы в маргарин… да. — Забирать придётся Мозыря. — Так мы разве против? Может, лошадку приспособим? Высокий — кажется, это его звали Шершнем, и он был здесь главным — и неплохим главным, отметил Юра, — подумал. — А давай лошадку, — сказал он. — А лошар можно пустить за ней на верёвке, — предложил Грач. — Не надувай, — сказал Шершень. — Это в кино красиво бывает. А где мы пойдём… Элю вывели — живую и здоровую. Стянули пластиковыми хомутками рука к руке с каким-то мужиком в драповом пальто и шляпе — типичным бухгалтером из старых советских комедий. Один из пленников был ранен в бок, его тут же на скорую руку перевязали, обильно полили повязку самогоном, приковывать ни к кому не стали. Убитого перекинули через спину лошадки — вместе с двумя увесистыми мешками какого-то добра (Юра подозревал, что еды). И двинулись куда-то в лес, по незаметной отсюда тропке. Юра включил пеленгатор. Он пискнул. И как бы в ответ шевельнулся тот парнишка-«махновец» (почему «махновцы»? а, не важно) в коричневой кофте, что упал под телегу… Юра подошёл вплотную, ногой отпихнул подальше двустволку, присмотрелся. Вся спина кофты пропитана кровью, две дырки на уровне лопаток, а куда они ведут… Потом он присел и осторожно перевернул паренька на спину. Тельце мотнулось мягко, как неживое. Но глаза открылись. — О-о… Ты? Юру мягко пробило насквозь — снизу и в сердце. Теперь он понял, почему парнишка показался ему знакомым. Это была «ночная мотоциклистка» — Тайва. С кровавой пеной на лице. Не спасти. Всё равно он подсунул ей руку под затылок, чуть приподнял голову. — Ты жива. |
