Что-то в ее облике показалось Дойл у знакомым.
— Дорогая миссис Петрович, что вы видели?
Глаза Петрович округлились от ужаса, она размахивала руками, рисуя очертания какой-то большой фигуры.
— Большой? Очень большой? — допытывался Дойл. — Это был мужчина, да?
Петрович отрицательно покачала головой.
— Черный, — сказала она. — Просто черный.
— Миссис Петрович, прошу вас: идите в свою комнату и не выходите оттуда до самого утра. Вы поняли?
Она утвердительно кивнула, а когда Дойл собрался уходить, потянула его за рукав, указывая на женщину.
— Мой друг…
— Я познакомлюсь с вашей подругой в другой раз. Сделайте, как я прошу вас, миссис Петрович. Пожалуйста, — сказал он, мягко отстраняясь. — А сейчас мне пора идти.
— Нет, доктор, нет… она… — забормотала Петрович.
— Вам необходимо отдохнуть, — сказал Дойл. — Пропустите стаканчик-другой и ложитесь спать. Спокойной ночи. Вы молодец, миссис Петрович.
С этими словами он поспешил к выходу.
* * *
Дойл шел по самым освещенным улицам, где, несмотря на поздний час, было довольно многолюдно. Но, вопреки его опасениям, никто не пытался подойти и остановить его. Дойл не почувствовал и никакого подозрительного взгляда, хотя повсюду ему мерещились сотни горящих злобой глаз.
Остаток ночи он провел в госпитале Святого Варфоломея, где его хорошо знали. Дойл устроился на узкой больничной койке в комнате для дежурных врачей; их было не меньше десятка, так что ни о каком уединении говорить не приходилось. Боясь показаться смешным, Дойл даже не заикнулся о том, что с ним произошло, не делая исключения даже для ближайших коллег.
С наступлением дня события прошедшей ночи представлялись ему несколько в ином свете. «Всему, что произошло на сеансе, должно быть какое-то разумное объяснение, — подумал Дойл. — Но этих мерзавцев я еще не раскусил. Стоп! Не стоит торопиться с выводами. Безусловно, я был в возбужденном состоянии, и теперь организму требуется отдых, это его естественная реакция. Но это не значит, будто я безоговорочно принимаю все, о чем говорил Сэкер. Бесспорно, что вчера вечером я перешел невидимую границу, и теперь отступление невозможно. Следовательно, Сэкер прав, нужно действовать, нужно атаковать».
Выйдя во двор госпиталя и вдохнув в себя прохладный утренний воздух, Дойл почувствовал, что страх и растерянность постепенно исчезают. При воспоминании о зверском убийстве леди Николсон и ее брата его охватила ярость. Вновь лицо несчастной женщины возникло перед глазами. Ее умоляющий взгляд словно просил о помощи. «А я едва унес оттуда ноги… Этого я так не оставлю», — поклялся себе Дойл.
И, несмотря на предостережение Сэкера, Дойл прямо из госпиталя направился в Скотленд-Ярд.
* * *
Час спустя вместе с инспектором Клодом Лебу Дойл стоял перед домом 13 по Чешир-стрит. Неяркий утренний свет не прибавил дому сколько-нибудь привлекательности, скорее наоборот, подчеркнул безликость и убожество этого строения.
— Так вы говорите, это произошло здесь? — спросил Лебу.
Дойл утвердительно кивнул. Он не стал выкладывать своему другу все детали того, что происходило во время сеанса, но слово «убийство» прозвучало в его рассказе весьма определенно. Показав инспектору письмо леди Николсон, Дойл решил пока не рассказывать ни о «серых капюшонах», ни о явившемся духе, ни о голубой нитке, которой был зашит рот мертвеца. |