510.000. Джордж Даблъю Буш: 15.900.000. Бин Ладен: 5.290.000. Саддам Хуссейн: 17.000.000. Дьявол: 30.400.000. Бог: 63.900.000. Смерть: 115.000.000. Секс: 183.000.000…
Именно в это мгновение мне пришло в голову напечатать «quite chaos», и тогда моя игра вступила в абсолютно другую фазу. 2.180 случая: неожиданный результат. А мне казалось, что это я придумал такое словосочетание, «спокойный хаос», понятно? Я думал, что такое понятие просто не существует. Я ожидал обнаружить так, какой-нибудь пустячок, уж кому-кому, а мне-то известно, что на этом свете невозможно изобрести что-то поистине новенькое: но то, что в 2.180 сайтах упоминается это выражение, меня просто поразило. Тогда я попробовал поискать то же самое и на других языках, оказалось: на итальянском и испанском: 8, на французском: 9. Но на английском-то — 2.180. Значит, это что-то англо-саксонское, очень даже может быть, американское. И мне захотелось открыть эти сайты и почитать, что в них говорится о спокойном хаосе, и, прежде всего, что это такое. Но мой мобильный не смог открыть ни одного из них, потому что все они были слишком тяжелые, но один я все-таки приоткрыл, он называется «Тускола: Погребенные судьбы». По-видимому, там была какая-то фотография или рисунок, однако, на дисплее это не появилось, и я смог прочесть только краткий сопроводительный текст: мрачные силы, первобытные существа; старая как мир борьба; охотники, превращающиеся в жертвы; и «nestled in the centre of this quite chaos», это значит, что спокойный хаос — это совокупность всего этого; маленький городок в штате Иллинойс. Там была еще иконка: щелкнешь мышкой по ней, и можешь войти на сайт, но ничего не поделаешь, это уж мой мобильный не потянул; когда тебе его продают, тебя заверяют, что с его помощью ты сможешь и в Интернете плавать, а как дойдет до дела, выясняется, что каждый раз все слишком…
Вот и Боэссон. Пришел пешком. Один. Поднимается в гору по противоположной стороне улицы, можно сказать восходит, в смысле, что его фигура увеличивается на горизонте шаг за шагом. Издали он похож на мальчишку. Быстро-быстро он идет в гору и вовсе не боится поскользнуться на заснеженном тротуаре. Снег перестал, но успел все вокруг завалить сугробами, повсюду — белым-бело, и этот небольшой подъем, ведущий к школе, машины преодолевают с трудом. Боэссону же все нипочем: он шагает по снегу бесстрашно и быстро, как по траве. Одет в черное. Приталенное пальто доходит ему до колен. Увидел меня и поприветствовал издали: помахал рукой. Мы с ним встречались только один раз на кинофестивале в Каннах в мае прошлого года, я присутствовал на ужине в числе четырехсот приглашенных: как же ему удалось меня узнать? Я его приветствую, иду ему навстречу, и возле скверика мы встречаемся. Замечаю, что для Всевышнего он уж чересчур молодой.
— Привет.
Мы слегка, по-дружески, пожимаем друг другу руку. Он расслаблен, улыбается. На лице ни морщинки, кожа у него бледная, гладкая, а волосы цвета воронова крыла.
— Как твои дела?
Он называет меня на «ты». Значит, и мне надо бы отвечать ему тем же. Даже не знаю, как это получится.
— Хорошо. А у тебя?
Он отреагировал абсолютно естественно.
— Я чудесно прогулялся, — говорит он. — Когда идет снег, я не могу удержаться от искушения выйти на улицу и пройтись по снегу. Эта привычка сохранилась у меня с детства.
Меня поражает его безупречный итальянский, он говорит абсолютно без акцента, даже грассированного «р» у него не слышно. Обычно только шпионы так идеально говорят на иностранном языке.
— Значит, вот где ты осел.
У него промокли ноги. На одной туфле развязался шнурок.
— Да.
Он поднимает глаза на деревья, запорошенные снегом, обнимает их одобрительным взглядом.
— Что ж, все правильно. |