- Отлично, - сказал он с искренним восхищением. -  Сразу  чувствуется начальник.  А  кстати,  это  Ильза  Кох  придумала   делать   абажуры   из человеческой кожи?

     - Я не знаю, о чем ты, - сказал Дюссандер. На  "ящике"  лежала  пачка "Кулз", без фильтра. Он протянул пачку.

     - Хочешь? - Его лицо исказила жутковатая ухмылка.

     - Нет. Это может кончиться раком легких. Мой  папа  раньше  курил,  а потом бросил. Даже вступил в общество некурящих.

     - Ну-ну. - Дюссандер как ни в чем не бывало извлек спичку из  кармана халата и чиркнул ею о пластиковую  поверхность  "ящика".  Затянувшись,  он сказал:

     - Лично я не вижу причин, почему бы мне  сейчас  же  не  позвонить  в полицию и не рассказать, какую чудовищную напраслину тут на меня возводят. А  ты  видишь?  Только  отвечай  быстро,  мальчик.  Телефон  в   прихожей. Представляю, как тебя выпорет отец. Неделю будешь  подкладывать  под  себя подушечку.

     - Мои родители всегда были против порки. Телесные наказания не решают проблемы, а только усугубляют ее. - Внезапно глаза Тодда заблестели.  -  А вы их пороли? Женщин? Раздевали их догола и...

     Дюссандер издал какой-то сдавленный звук и направился в прихожую.

     - Я бы не советовал, - произнес Тодд ледяным голосом.

     Дюссандер повернулся. Он заговорил четко и  размеренно.  Если  что  и смазывало эффект, так это отсутствие вставной челюсти.

     - Еще раз, последний, повторяю: меня  зовут  Артур  Денкер.  Артуром, кстати, отец меня назвал в честь Конан-Дойля, чьи рассказы приводили его в восхищение. Я никогда не был Дюзандером, или Гиммлером, или Дедом Морозом. В войну я был лейтенантом запаса. Я никогда не  принадлежал  к  нацистской партии. Мое участие в боевых действиях ограничилось тремя неделями боев  в Берлине. Не скрою, в конце тридцатых, еще в первом браке, я симпатизировал Гитлеру. Он покончил с депрессией и в  каком-то  смысле  восстановил  нашу национальную гордость, которую мы потеряли в  результате  унизительного  и бесчестного Версальского мира. Тогда, в тридцатых, он казался мне  великим человеком. Он  и  был  по-своему  великим.  Но  под  конец  он  безусловно свихнулся - посылать в бой  несуществующие  армии  по  указке  звездочета! Отравить Блонди, свою любимую собаку! Поступки безумца. Они все  обезумели - заставляли собственных детей глотать капсулы с ядом и при этом распевали "Хорст  Вессель".  Второго  мая  сорок  пятого  года   мой   полк   сдался американцам.  Помню,  как  солдат  по  фамилии  Хакермейер  угостил   меня шоколадом. Я даже заплакал. Меня поместили в лагерь для интернированных  в Эссене. К нам хорошо относились. Мы следили за Нюрнбергским  процессом  по радио, и когда Геринг покончил с собой, я обменял американские сигареты на бутылку шнапса и напился на радостях. После освобождения  я  устроился  на завод "Эссен Мотор" - ставил колеса на автомобили.  В  шестьдесят  третьем вышел на пенсию и вскоре переехал в Соединенные Штаты. Это была мечта моей жизни. В шестьдесят седьмом я получил гражданство. С тех пор я американец.