Дальнейшия подробности не имеют особаго значения, — коротко говоря, дело кончилось дракой. Патентное управление оказалось победителем. Тем не менее, я открыл нечто, могущее послужить мне на пользу. Я кое как понял, что казначейство есть то самое правильное место, куда я должен бы обратиться.

Я отправился туда. Меня принял сам директор казначенетва, заставив предварительно прождать два с половиною часа.

Я начал так:

— Высокочтимый и уважаемый синьор! Около 10 октября 1861 г. ныне умерший Джон Вильсон Мэкензи заключил…

— Довольно, м. г. Я уже слышал про вас. Обратитесь к первому делопроизводителю казначейства.

Я обратился к нему. Но он меня отправил ко второму делопроизводителю. Второй отправил меня к третьему, а третий отправил к первому контролеру «отделения зерноваго хлеба и говядины». Это начинало, по крайней мере, походить на дело. Первый контролер просмотрел свои книги, а равно и все неподшитыя бумаги, но не нашел в них никакого указания по делу о поставке говядины. Я отправился ко второму контролеру отделения. Этот также изследовал свои книги и бумаги, но тоже без результата. Я запасся новым мужеством и в течение первой недели успел дойти до шестого контролера отделения, в следующую неделю я успел обойти все отделение, в течение третьей недели я достиг и закончил обход отделения «невыполненных контрактов», твердо укрепившись, наконец, в отделении «непредявленных счетов». Тут я обделал свое дело в три дня. Оставалась теперь еще только одна инстанция. Я обратился к правителю «дел, подлежащих уничтожению» или, вернее говоря, к его писцу, так как сам он отсутствовал. В комнате помещались 16 молодых красивых девиц, которыя записывали что-то в книги, в то время как семь молодых людей приличной внешности делали им соответствующия указания. Молодыя девицы улыбались через плечи молодым людям, а молодые люди улыбались им обратно: все были оживлены, как на свадьбе. Несколько других писцов, занятых чтением газет, бросив на меня строгий взгляд, продолжали читать. При этом никто не проронил ни одного слова. Но я успел уже привыкнуть к такой системе предупредительнаго обращения с просителями в течение этого знаменательнаго периода моей жизни, — начиная с того дня, когда я достиг перваго стола «отделения зерноваго хлеба и говядины» и кончая тем днем, когда я удалился от последняго стола «отделения непредявленных счетов». Многими упражнениями я добился даже того, что мог с момента моего приближения к столу и до момента, пока писец соблаговолит заговорить со мной, простоять все время на одной ноге, меняя ее не больше двух или, в самом крайнем случае, трех раз. Но тут я стоял так долго, что пришлось переменить ногу четыре раза. Тогда я обратился к одному из писцов, занятых чтением газеты, и спросил:

— Г. сиятельнейший шелопай, позвольте узнать, где же сам паша?

— Что вы хотите этим сказать, сударь? Про кого вы говорите? Если вы разумеете правителя дел, так он вышел…

— Но он посетит сегодня свой гарем?

Молодой человек с минуту гневно смотрел на меня, а затем опять принялся за газету. Я уже освоился с привычками этих господ и потому знал, что могу еще не терять надежды, если только он успеет покончить с чтением ранее прибытия почты с новыми газетами из Нью-иорка. Ему оставалось теперь просмотреть еще только две газеты. По прошествии достаточнаго времени, закончив это, он зевнул и спросил меня, что мне нужно?

— Многославный и многочтимый гражданин! Около 10 октября…

— А, вы и есть человек с контрактом о поставке говядины! Покажите ваши документы.

Он взял их и долгое время рылся в своих бумагах, и наконец, ему удалось открыть то, что я, с своей точки зрения, мог бы считать северо-восточным проходом: да! он нашел давно заброшенную справку касательно подряда о поставке говядины, да! он достиг вершины той скалы, о которую разбились на смерть все мои предшественники, прежде чем успели до нея добраться.