Но скажу вам — я счастлив, что дочери моей Изиды здесь нет! Мистер Брирли — берегитесь! Берегитесь, говорю я: вы играете с горящим огнем; друг мой — берегитесь!
Его слова произвели на нас глубокое впечатление; словно омут, они скрывали нечто зловещее, что нельзя было разглядеть на поверхности.
Фэйрбенк пристально поглядел на Брирли.
— Верно ли я понимаю, — тихим голосом заговорил он, — что вы готовы признать истинность видения Хамиса?
— Безусловно! — с уверенностью отвечал Брирли.
— И вы готовы также признать наличие сущности, именуемой Изидой?
— Я готов признать существование чего угодно, пока не будет доказано, что оно не существует!
— Если вы признаете вероятность существования Изиды, чем она или оно, по вашим предположениям, является?
— Вопрос не в предположениях, а в научном исследовании!
Доктор искоса глянул на Айлсу Брирли, чье прелестное личико отражало тревогу за брата.
— И это расследование — каким образом вы намереваетесь его провести?
— В обстановке, наиболее приближенной к той, что описана в папирусе, — воодушевляясь все больше, ответил Брирли. — Я проведу церемонию слово в слово, так, как описал ее Хамис!
В его глазах сиял еле сдерживаемый восторг. Мы, четверо слушателей, молча смотрели на него; и вновь доктор нарушил молчание.
— Вы говорите, что во время церемонии звучат слова?
— Первая ее часть включает длинную молитвенную песнь.
— Но ведь древнеегипетский, в качестве разговорного языка, давно мертв?
— Точное произношение утрачено, спору нет; однако многие умеют говорить на этом языке, в том числе и я.
— И я, — мрачно загромыхал Морис Клау. — Но необходимая обстановка? А, друг мой?
— Вот уже год я разыскиваю предметы, упомянутые в папирусе. Теперь моя коллекция полна. Кое-что я сам изготовил из описанных Хамисом материалов. В ряде случаев материалы эти было крайне трудно раздобыть. Но мне удалось целиком воссоздать храм Изиды! Точнее, орудие инициации Хамиса — маленькую камеру, которую он описывает сжато и детально. Моя реконструкция завершена; поэтому я и просил вас встретиться со мною этим вечером.
— Сколько времени вы потратили на свои исследования? — спросил Фэйрбенк.
Он задал вопрос тоном врача, расспрашивающего пациента о симптомах болезни; Брирли тотчас распознал этот тон и буквально взорвался от негодования.
— Фэйрбенк, — хрипло проговорил ученый, — мне кажется, вы считаете меня сумасшедшим!
Его бледное, исхудалое лицо, длинные, растрепанные светлые волосы и гневный взгляд, устремленный на собеседника, и в самом деле навевали мысли о желтом доме.
— Право, старина, что за странная идея! — успокоил его доктор. — Признаюсь, мой вопрос был вызван профессиональными соображениями: я подумал, что ваши труды отняли у вас слишком много сил. Вы последний человек на свете, которого я мог бы заподозрить в сумасшествии, Брирли, но за нервы ваши я не поручусь, если вы не бросите на время свои занятия.
Брирли улыбнулся и снова беспечно помахал рукой.
— Прошу прощения, Фэйрбенк, — сказал он. — Обычному человеку мои идеи и впрямь могут показаться фантастическими. Полагаю, это и делает меня таким раздражительным.
— Вы чересчур надеетесь на результаты того, что в лучшем случае является гипотетическим предположением, Брирли. Перевод манускрипта сам по себе — немалое достижение. На вашем месте я предоставил бы оккультные материи разного рода обществам духовидцев. «Сапожник, не суди…», знаете ли. |