В полумраке его пергаментное лицо казалось совсем старым, а косматые брови и реденькая бородка еще более бесцветными, чем обычно. С высоты своего роста он вгляделся в нас сквозь стекла золотого пенсне и снял котелок.
— Доброе утро, мистер Сирльз! Доброе утро, инспектор Гримсби! Я только что из Парижа. Как мило со стороны вашей наведаться так рано, дабы сообщить мне о бедняге, убитом в Креспинге! Доброе утро! Доброе утро!
II
Святая святых Мориса Клау, несомненно, представляет собой одну из самых необычных квартир в Лондоне. Вдоль стен тянутся книжные полки, где расставлено уникальное, на мой взгляд, собрание книг по криминологии (как понимает эту науку Морис Клау). Имеются здесь и поразительные древние реликвии, и у каждой из них — своя история. С порога бросается в глаза опрятный письменный стол с букетом цветов в серебряной вазе, вращающееся кресло и превосходная тигровая шкура на полу.
Контраст с лавкой был удивителен. Морис Клау положил котелок на стол и вытащил из него пузырек, с которым никогда не расставался. Он увлажнил свой высокий желтый лоб, наполнив воздух освежающим ароматом вербены.
— Эта лавка, — сообщил он, — очень сильно пахнет сегодня утром! Не столько канарейки, сколько крысы!
— Надеюсь, — вежливо начал Гримсби, — что мисс Клау пребывает в добром здравии?
— Изида скоро присоединится к нам и поведает сама, — был ответ. — А теперь — о том неприятном событии в Креспинге. Похоже, вернулся я вовремя, но, увы! Истекло две недели!
Гримсби прочистил горло.
— Полагаю, вы читали…
— Ах, друг мой! — Морис Клау поднял длинную, белую, узкую ладонь. — Разве не знаете вы, что я не утруждаю свой бедный разум этими глупыми газетами? Нет, не читал я, мой друг!
— О! — растерявшись, воскликнул Гримсби. — Но тогда мне придется изложить вам семейную историю…
В комнату вошла Изида Клау.
Все в ней, от крошечной шляпки с красным пером, похожим на перо фламинго, до элегантных туфелек, говорило о Рю де ла Пэ. На Изиде был на редкость смелый наряд; могу лишь назвать его этюдом в огненных тонах. Женщина менее привлекательная никогда не осмелилась бы надеть нечто подобное; но эта великолепная брюнетка с большими мерцающими глазами и дразнящей улыбкой обладала грациозной фигурой Клеопатры и колдовским очарованием гурии.
Инспектор Гримсби поздоровался с ней смущенно и восторженно. Обмен приветствиями и…
— Мы должны спешить, отец! — сказала девушка.
Морис Клау вновь надел свой доисторический котелок.
— Мистер Сирльз и инспектор Гримсби присоединятся к нам, возможно? — предложил он.
— Куда? — начал Гримсби.
— Куда же, как не на поезд в Оксли, что отходит в 9:15? Куда же, как не из Оксли в Креспинг! Я теряю время — я?
— Вас наняли для расследования дела? — предположил Гримсби.
— О нет! — был ответ. — Но награда найдет меня!
В конце проулка ждал кэб. У заколоченной двери хозяину лавки древностей уважительно поклонился красноносый мужчина в лохмотьях.
— Ты слышишь меня, Уильям, — сказал Морис Клау этому отщепенцу. — Ничего не продавай — только рукомойник! Не забывай канарейкам воду менять. Кукурузные зерна — для белых крыс. Если к восьми в мышеловку не попадется мышь, дай сове селедку. И о выпивке не думай даже; она погубит тебя, Уильям!
Мы сели в кэб. Последним, что мне запомнилось, был невидимый попугай, который напутствовал нас словами:
— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!
По пути на вокзал Гримсби, не сводивший глаз с обворожительного личика Изиды, поведал молчаливому Морису Клау историю семейства Креспи. |