|
Немногие добрые мысли выживают; но в подобном древнем обиталище, — он сделал характерный жест руками, — живут мыслительные формы, что сохранились с темных веков. Раскрыл я внутреннее око, друг мой. К счастью, скажу я, закрыто внутреннее око у большинства из нас; у других слепо оно. Но раскрыл я то око и научил его видеть. Во сне, — Клау вдруг понизил голос, — приходят ко мне мыслительные формы. Нелегко жить с сим даром, о да; ибо здесь, в Грейндже, окажусь нынче ночью я в зловещей компании. Забытые давно злодеяния вновь свершатся пред моим внутренним взором! Утону я в крови! Подбираться станут ко мне наемные убийцы, крик жертв раздастся в ушах, блеснет потаенный нож, честный топор сделает свое дело; ибо в момент свершения сих деяний создаются две нерушимые мыслительные формы — то мысль убийцы, что выживает, напоенная кровью и местью, и мыслительная форма жертвы, мысль та, что также длительно живет, будучи мыслью безнадежного отчаяния, последним сбиранием духовных сил, какого не бывает обычно при жизни, во имя последнего мучительного сетования!
Клау смолк и огляделся вокруг. — В сообществе призраков, — сказал он, — должен избрать я того, что помышляет о хохоте, ружьях и отвратном шепоте. Непростая задача! Сколь чудесна наука ментальных негативов! Так закончилась наша вечерняя беседа. Изида Клау, достав из большого чемодана, составлявшего часть багажа ее отца, две огромные красные подушки, пожелала нам спокойной ночи и удалилась в свою комнату. Морис Клау, с подушкой в каждой руке, принялся неуклюже бродить из комнаты в комнату, точно медведь в поисках берлоги.
II Правильно ли я понял, — шепнул мне Климент Лейланд, — что ваш друг собирается спать здесь? — Да, — ответил я, улыбаясь при виде откровенно удивленного лица своего собеседника. — Таков его метод расследования — метод эксцентричный, но эффективный. — В самом деле? И все, о чем говорится в «Психических измерениях», не выдумка? — Никоим образом. Морис Клау — человек выдающийся. Не припомню загадки, которую он не смог бы разрешить. Громыхающий голос Мориса Клау, так часто напоминавший мне грохот бочек, перекатывающихся в глубоком погребе, прервал наш разговор: — Вот идеальное место; здесь, на кушетке у двери в комнату, что хранит ружья, пребуду я в эпицентре психических бурь, сотрясающих еженощно Грейндж. — Поскольку вы твердо намерены оставаться здесь, мистер Клау, я не буду пытаться вас переубедить. Но все же я предпочел бы, чтобы вы провели ночь на более удобной постели, — сказал сэр Джеймс. — Нет, нет, — послышался ответ. — Здесь преклоню я старую свою голову, здесь буду лежать я и ждать того, кто хохочет. Время было позднее, и мы оставили нашего новоявленного охотника за привидениями на кушетке в бильярдной. Зная, что любой шум способен потревожить Мориса Клау, я предложил перейти в дальнюю комнату и выкурить по последней сигарете, прежде чем отойти ко сну. Мы мирно беседовали около часа, как мне кажется. Затем Климент Лейланд извинился и отправился к себе, сказав, что день у него выдался тяжелый. — Клименту пришлось изрядно потрудиться, — сообщил мне баронет. — Я уже говорил вам, если не ошибаюсь, что в сложившихся обстоятельствах решил покинуть Грейндж. Сейчас мы восстанавливаем древний Фрайарс-хауз, или «Дом монахов», который находится приблизительно в миле отсюда; земли в той стороне также принадлежат нам. Дом оставался необитаемым на протяжении трех поколений, и он гораздо старше Грейнджа; часть постройки относится к временам короля Иоанна. Надеюсь, я смогу убедить слуг перебраться туда; но Грейндж без прислуги содержать невозможно. |
