— Дайте мне две минуты — и я буду готова ехать с вами хоть на край света, — не дав ему закончить фразу, пропела Сид и удалилась танцующей походкой.

Калум остался стоять на лестнице, а над ним притаилась в тени на лестничной площадке Одетта. Она полагала, что он уйдет вместе с Сид, но он как будто все чего-то ждал.

Неожиданно Калум неслышно, как кот, взлетел по лестнице и оказался в ее жилище.

— Милое ты себе устроила здесь гнездышко, сестричка…

Одетта отступила от него в тень. На мельнице теперь было совсем темно, и свет единственной электрической лампочки не в силах был рассеять сумрак.

Калум принялся расхаживать по гостиной, обозревая неработающий телевизор, стереоустановку, микроволновку и холодильник.

— Скажи, Одетта, ты меня еще любишь?

У Одетты жарко полыхнули щеки.

— Я никогда не говорила, что люблю тебя, Калум.

— Неважно. Ты ведь любила меня, верно? — без тени сомнения в голосе произнес Калум, заглядывая в ванную комнату и брезгливо морща нос при виде валявшихся на полу состриженных Одеттой волос. — Вопрос в том, любишь ли ты меня сейчас?

— Это что? Один из твоих очередных тестов? — тихо спросила Одетта. — С кем же теперь мне надо трахнуться, чтобы доказать, что я тебя стою?

— Честно говоря, не представляю себе, кому сейчас захочется тебя трахать, — нагло сказал Калум, подходя к ней и срывая с ее головы полотенце, которым она пыталась прикрыть неровно подстриженные волосы. — Ты, Одетта, сейчас в ужасной форме. У тебя нет ни денег, ни нормальной одежды, в глазах такое выражение, будто тебя только что поколотили.

— Убирайся отсюда! — прошипела она, как змея. — И вообще из моей жизни. Должна тебе сказать, что ты сам тот еще красавчик. Жаба с задницей гамадрила — вот ты кто!

Одетта думала, что он сию минуту ее ударит. Калум, однако, громко захохотал.

— Спасибо, — пробормотал он, захлебываясь от смеха. — Большое тебе спасибо. Давно я так не смеялся! Это же надо такое придумать — «жаба с задницей гамадрила»… Вот умора! Наконец-то ты соизволила пошутить.

— За что благодаришь? За правду? — злобно ощерясь, бросила Одетта. — И без меня все знают, что ты мерзкий, гнусный крысеныш!

— Ты еще меня узнаешь, Одетта, — пообещал Калум, подходя к ней и стискивая ее лицо в своих маленьких, но сильных руках. — Поймешь, какой я человек. — Тут он неожиданно к ней наклонился и крепко поцеловал в губы. Одетта высвободилась из его рук и шарахнулась от него, как от зачумленного.

— Я всегда считала, что ты, Калум, — урод, — пробормотала она. — Но это не мешало мне испытывать к тебе сильные чувства. Должна тебе заметить, мне всегда казалось, что между нами много общего.

— Так оно и есть, моя прелесть. Я знал, что мы относимся к тому типу людей, которые всегда берут то, что им нравится. Похоже, теперь ты окончательно дозрела…

— А вот и я! — раздался снизу громкий голос Сид.

— Дозрела для чего? — с жаром переспросила Одетта, но Калум уже ее не слушал.

Отвернувшись от нее, он двинулся к лестнице. На минуту задержавшись на лестничной площадке, он послал Одетте воздушный поцелуй и крикнул:

— Надеюсь, завтра тебе будет лучше. Ложись в постельку и отдыхай.

— Да, Одетта! — крикнула Сид снизу. — Ты уж за собой последи. Главное, не перетруждайся и пораньше ложись спать… Мы с Калумом скоро приедем. Кстати, не забудь почистить к завтрашнему дню мои туфли.

— М-да, Золушка, на бал тебе, как видно, ехать сегодня не придется, — пробормотала Одетта, наблюдая в мутное окошко за тем, как таяли в вечернем сумраке рубиновые огни задних фар «Мерседеса».