В результате в плен попало десять тысяч наших солдат и офицеров, а путь на Харбин оказался открыт. Так?
— Ещё Порт-Артур, — добавил, потупившись, Шершов.
— Порт-Артур — тоже, — согласился монарх, — там потеряно семь батальонов. И Вы воспринимаете это, как провал возглавляемой Вами контрразведки… А если всё проще? Что, если взрыв на броненосце — результат преступной халатности, а военачальники, оказавшись в непривычных для себя условиях почти полного окружения, просто запаниковали и выпустили нити управления войсками из своих рук? Или у вас есть достоверные сведения о сознательном переходе генералов Стесселя и Артамонова на сторону врага?
— Таких сведений у меня нет, — потупился Шершов, — но сам факт капитуляции, практически без боя, при первом же обстреле…
— А вот это уже общая недоработка, — присел напротив Шершова монарх, — мы не определили для наших военачальников критерии, по которым будем отличать сбережение личного состава от малодушия. И я предлагаю этот пробел устранить. Подготовьте соответствующий приказ… Назовем его “Ни шагу назад!”. Сами отправляйтесь с ним в Читу и, если получится, в Харбин и во Владивосток, лично проверьте состояние воинских гарнизонов, настроение офицеров и проинспектируйте ваших людей на местах. А насчет отставки, — император указал на рапорт Шершова, — мы поговорим после вашего возвращения.
Император дождался, пока подполковник выйдет на улицу, проводил его взглядом, открыл не спеша тяжелый ящик стола, достал полевой телефон Голубицкого, обеспечивающий прямую связь с Чудовым монастырём, крутанул ручку, дождался ответа знакомого голоса.
— Феликс Эдмундович, зайдите, пожалуйста. Есть несколько вопросов, не терпящих отлагательств…
На пути в Петербург.
— Вот, сэр, — молодцеватый капитан выложил на широкий адмиральский стол ничем непримечательный кусок угля.
Адмирал Керзон-Хау, младший флагман Эскадры Канала и командующий экспедицией на Балтику, вопросительно поднял бровь. Капитан развернул кусок на сто восемьдесят градусов. Адмирал заинтересованно вгляделся в ровный срез, напоминавший, скорее, обсыпанный угольной пылью кусок мыла с отверстием приблизительно в полдюйма в середине.
— Подробности? — ткнул пальцем в изделие адмирал.
— После бомбардировки и взятия Либавы мы обнаружили в порту брошенный командой угольщик. Разумеется, мы объявили его призом и использовали груз для пополнения запасов топлива наших кораблей. В основном с него заправлялись миноносцы, но…
— …Но «Нил» и «Трафальгар» тоже нуждались в угле, — кивнул адмирал. — Что это, Джереми?
— Тринитротолуол, сэр. Не слышал, чтобы кто-то использовал его в качестве взрывчатки, но он, как оказалось, взрывается не хуже динамита. Шашка неровной формы, обсыпана угольной пылью на смоле. Почти невозможно отличить от обычного угля. И детонатор, срабатывающий при повышении температуры. Сейчас он демонтирован, сэр, эта штука совершенно безопасна. Мы буквально просеяли угольные ямы «Трафальгара», фактически полностью разгрузили его, разбивали каждый кусок крупнее кулака, и нашли сразу три таких адских машины, сэр.
— Каков полный список потерь?
— «Хэвок». «Феррет». Четыре номерных тральщика. И «Нил». Вряд ли он выдержит переход до Метрополии для ремонта, сэр. Инженеры говорят, что после двух взрывов смогут ввести в действие не более двух котлов.
— Заделайте пробоины, капитан, и откачайте воду. Оставьте его на мелководье у Либавы для поддержки красномундирников и отражения возможных атак с моря. |