Школа мне нравилась. Это было единственное, что удерживало меня, чтобы не спятить. Тупицы сидели и зубрили, а мне материал давался легко. Только сейчас я начал понимать, насколько серыми были мои операции. С той техникой и с теми приспособлениями, о которых я узнавал, я мог бы раньше быть в десять раз сильнее и хитрее. Эта мысль прочно засела в моем мозгу, гаденько нашептывая на ухо в минуты депрессии и тоски.

Предметы попадались и тупые, и жутко скучные. Половину времени забирала работа с архивами – изучение бесчисленных побед и нескольких поражений Корпуса. Меня порой одолевала смертельная тоска, но я понимал, что это часть проверочного периода – понаблюдать, не тянет ли меня к прошлому. Я умерял свой норов, подавив зевоту и собравшись с мыслями. Коль я не могу ничего здесь поменять, поэтому мне надо найти что‑то такое, что положило бы конец моим каторжным работам.

Это было нелегко, но я нашел это. Через некоторое время я все разведал и выяснил. Заниматься этим пришлось, когда все спали, но в некотором роде это делало поиски даже более интересными.

Когда дело дошло до отпирания замков и взламывания сейфов, я должен был признать, что это не дело. Дверь в личные апартаменты Инскиппа запиралась реверсивным барабаном старого типа, открыть который ничего не стоило. Мне нужно было войти в дверь спокойно, без грохота. Но так, чтобы Инскипп услышал меня. Зажегся свет, он сидел в кровати, направив на меня свой 75‑й калибр.

– Вы, должно быть, сошли с ума, ди Гриз, – проворчал он. – Полезть в мою комнату ночью! Я мог застрелить вас!

– Нет, не могли, – ответил я, когда он спрятал оружие под подушку. – Человек столь любознательный, как вы, сперва разговаривает, потом стреляет. А ведь все эти ночные страсти были бы ни к чему, если бы ваш экран был включен и я мог бы вас вызвать.

Инскипп зевнул и налил себе стакан воды из автомата над кроватью.

– Из того, что я глава Специального Корпуса, не следует, что я должен работать за весь корпус. Мне надо иногда спать. Мой экран включен только для сверхсрочного вызова, а не для каждого агента, нуждающегося в утешении.

– Не значит ли это, что я попал в категорию нуждающихся в утешении? – спросил я как можно слаще.

– Поместите себя в любую устраивающую вас категорию, черт вас подери, – прорычал он, падая снова в постель. – А также переместите себя в коридор и приходите ко мне завтра в рабочее время.

Мне стало жаль его. Он так хотел спать, и собирался уснуть как можно скорее.

– Знаете ли вы, что это такое? – спросил я его, подсовывая большой блестящий снимок под его длинный, перебитый нос. Один глаз медленно открылся.

– Большой военный корабль, по виду похож на Имперский. А теперь, в конце концов, убирайтесь! – простонал он.

– Отличная догадка для такого позднего часа, – сказал я ему вежливо. – Это последний Имперский линкор высшего класса. Несомненно, одна из наиболее мощных машин разрушения, среди когда‑либо созданных. Полная защитная экранизация на полмили в диаметре и вооружение, способное превратить в радиоактивный пепел любую существующую сегодня флотилию...

– Исключая тот факт, что последний линкор был превращен в металлолом свыше тысячи лет назад, – пробормотал он.

Я оглянулся и приложил губы к его уху – чтобы исключить недоразумения. Я говорил тихо, но четко.

– Верно, верно, – сказал я. – Но не удивитесь ли вы, хотя бы НЕМНОЖКО, если я скажу, что один из них строится СЕГОДНЯ?

О, это надо было видеть! Одеяло полетело в одну сторону, Инскипп соскочил в другую. Одним четким быстрым движением он перешел из лежачего положения в стоячее и занялся изучением моего снимка. В пижаме он, конечно, смотрелся невыгодно: угловатое тело на гусиных ножках. Но если ноги были тонкие, то голос был очень толстый.