Севастьяненко. Талантливый офицер. Удачливый авантюрист и раздолбай. Это заметно даже сейчас, хотя и сидит вроде бы чинно. Но — есть в его поведении что-то… Из таких в прошлом вырастали лихие пиратские адмиралы. И команда в нем души не чает. Из тех командиров, что сами не дадут спуску, но и на расправу начальству ни за что не выдадут. Выглядит получше Иванова, но «Сатлидж» облазил не хуже. Просто больше доверяет своим людям, с которыми прошел огонь и воду, а люди отвечают ему тем же. Как же, доходили уже до Эссена слухи, что матрос-новичок, пренебрежительно отозвавшийся о лейтенанте, получил в зубы от своих же товарищей без малейших разговоров. Если команда готова порвать за своего командира кого угодно, это очень хорошо. Главное, чтобы не зарвался сверх меры да не влетел по неопытности в переплет. Ну да на то есть рядом старики вроде него и Бахирева, привыкшие и умеющие воспитывать молодежь.

Ну и последний, тоже лейтенант по фамилии Штерн. Самый старший из молодежи — ему уже под тридцать. Как и сам Эссен, из обрусевших в незапамятные времена шведских дворян. И, как и многие потомки эмигрантов, в чем-то упорно цепляющийся за происхождение, а в чем-то более русский, чем те, чья родословная восходит едва ли не ко временам основания Киева. Абсолютно простое, немного грубоватое лицо, какое ожидаешь увидеть, скорее, у мужика в глухой деревне. От губы до уха тонкий рваный шрам — восемь лет назад, еще гардемарином, во время парусного похода на спор прыгнул за борт с реи и неудачно вошел в воду. При ударе вода кажется жесткой, почти как камень, и кожа просто не выдержала, наградив хозяина таким вот сомнительным украшением. Впрочем, женщинам рассказывал, что шрам — последствия дуэли, от чего утомленные прозой жизни барышни просто млели. Вечный лейтенант, наглухо испортивший себе карьеру «неподобающим офицера Российского Императорского флота поведением». Проще говоря, будучи в Марселе, учинил драку с французскими коллегами, которых (надо сказать, не без оснований) считал хамами, снобами и никчемными моряками. Закономерно навесил им люлей, и кончилось бы все примочками в лазарете, но потомки галлов подняли хай. Им бы помолчать о том, как вчетвером от одного по шее нахватались, меньше позору, да вот только не те привычки у французов. Опять же, случись это в другой стране, ситуация осталась бы без последствий, но… Франция считалась союзницей России, и ради сохранения добрососедских отношений крайним сделали лейтенанта Штерна, хотя кто первым начал размахивать кулаками, так и осталось тайной.

Естественно, что грамотный и не лишенный здорового карьеризма офицер в последние годы пребывал в глубоком унынии и много пил, но, оказавшись в прошлом, где все зависело от него, воспрял духом. И вот он уже на мостике собственного, пусть и небольшого, крейсера, а что звание формально невысокое — так то дело наживное. И Эссен, глядя на Штерна, подумал: это ведь его люди, те, на кого он может полагаться до конца, и кого надо беречь — других таких уже не найти.

Последнее кресло пустовало. А ведь в прошлый раз, перед выходом в море, в нем сидел старший лейтенант Мелентьев, ныне покоящийся на глубине в несколько миль. И вопрос ныне стоял отнюдь не легкий — кто его займет. Особенно если учесть, что, в отличие от регулярного флота, воюющего согласно циркулярам сверху, командующему вольной эскадрой приходилось всерьез учитывать мнение подчиненных. И не только офицеров, но и нижних чинов, а экипаж «Нью-Орлеана» свое мнение высказал уже однозначно.

— Ну что, господа, прошу высказываться. Начнем с самого младшего, — усмехнулся Эссен.

Штерн вздохнул. Самый младший в данном случае означало не младший по званию и даже не младший по производству в чин. Младший — это младший в неофициальном табеле о рангах, менее всех отличившийся, последний, получивший под командование собственный корабль.