Так что если быстро, по темноте еще, пока никто не видит, и еще можно, например, просто записку под дверью оставить… Ага, приблизительно так: "Привет, ма и па! Я тут случайно стала пантерой и пока не могу пока вернуться домой. Но со мной порядок. Скоро всё утрясется. Не нервничайте там. Любящая дочь Алина." Госсссподи! Ну и придет же в голову! Нет, всё-таки нужно поговорить. Хотя бы с мамой. На часах — половина восьмого. Пока доберешься до дома, это примерно восемь будет. На работу мама уходит в восемь пятнадцать, отец — в двадцать пять минут девятого. Времени хватит. Но назад придется возвращаться уже при утреннем солнце, что неприятно.

Алина с опаской поглядела на спящего Андрея… Записку ему оставить? А и оставить! А то проснется и испугается.

На листке черкнула: "Ушла уладить срочное дело. Приду через полтора часа. Алина." А записку положила на кухонный стол. Хлебные крошки от вчерашнего ужина стряхивать с него не стала. И от завтрака воздержалась.

На улице мороз щипал нос, люди спешили на работу и по прочим своим заботам, автомобили выхлапывали сизый едкий дым, который не поднимался как положено вверх, в небо, чтобы исчезнуть в облаках, а стелился по накатанному льду шоссе. Алина неузнанной проскользила в плотной толпе через остановку "Хлебная", через пролесок пробежала, кутаясь в шарф, а дальше начинались монотонные гаражи. Среди них Алина расслабилась, поправила шарф и сменила с чужого плеча, неудобную куртку на шерсть. Хорошо, когда можно так — тенью скользить через щели в заборах, через собачьи лазы и тесные просветы домов, вытанцовывать и виться…

***

У мамы непорядок с сердцем. На самом деле. И еще Алина подумала, какая она дура. В смысле, не мама, конечно, а сама Алина, которая, помня о мамином непорядке, вот так вот легко позвонила в дверь, легко шагнула через порог и опрометчиво кинулась на шею к родной:

— Здравствуй, мамочка!

Та охнула, отшатнулась, тяжело осела на подвернувшуюся тумбу:

— Алина?! — придушенно всхлипнула. — Артем! Артем, иди сюда!

И сунула ладонь под левую грудь.

— Ох…

— Мам, ты что это…?!

Выбежал папа, ошалелыми глазами поглядел на блудную дочь, тоже охнул, но за сердце хвататься не стал:

— Света? Светочка, что с тобой? нехорошо?

Обошлось. От радости, говорят — оно не бывает сильно плохо. Отец принес каких-то таблеток, мама вытряхнула одну на язык, порозовела и перестала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыбешка. Зато показалось — сильно сдала мама. Постарела и побледнела, что ли. Может, малость похудела. Отец залпом опустошил стакан воды и тоже перестал глядеть дико. Жаль только, что Алина не придумала заранее, что будет говорить. Вышло так себе.

— Вы… только не волнуйтесь больше! Я пока не могу рассказать, но со мной нормально! Я сейчас уйду, а… в общем, как смогу, так сразу и вернусь. И в милиции ничего не рассказывайте, ладно?… Нет, пап, это не криминал! Всё в порядке! Никто меня не шантажирует! Пап, ну подумай сам… Мам, ты ведь не сильно нервничала?… Ой, ладно… сама знаю, что глупость сморозила… Только не смотрите на меня так, я не специально! Мам, ну не плачь… пожалуйста. Я ж живая! Честное слово…

Уф…. И вам же на работу? Слушайте, а моя старая одежда еще лежит? А ключи запасные от моей квартиры?… Ладно, я тогда переоденусь и пойду… Да, конечно, еще увидимся! И очень скоро. Мам, ну не плачь снова… Как же ты на работу-то? С таким лицом?! А… там привыкли уже? Мам, извини меня… Ладно?

Нашлась старая курточка, не ношенная с четвертого курса университета, в одном месте прожженная угольком от костра.