Нашлась старая курточка, не ношенная с четвертого курса университета, в одном месте прожженная угольком от костра. Это еще с выезда, с "зимника", который устроили на Вальпургиеву ночь. Костер, гитара, вино и водка — все как положено. Даже еще — надо же! — самую малость пахнет одежка костром. А дырочка почти незаметная. Нашлись старые джинсы и рубашка. Ведь говорила родителям — выкиньте это древнее барахло. А мама всё жалела — мало ли, когда понадобится. Милая бережливая мама. У самой слезы на глаза навернулись.

Мама всё-таки ушла на работу, вровень с отцом. Закрыли за собой дверь, оставив в тишине дома детства. Тут, кажется, всё как прежде осталось — даже гномик из глины, школьная поделка, стоит на полке в кухне…

Алина торопливо переоделась, глянула на себя в зеркало коротко — что-то в облике изменилось, неуловимое, так сразу и не скажешь. В зеркале, без сомнения, Алина Ковалева, но…

***

Дежурство — с половины второго ночи до десяти утра. А больше — бессмысленно. Днем брать? Это вряд ли. Днем кошки отсыпаются. Вот повезло, так повезло. Среди ночи телефонный звонок — и пожалуйте на рейд! И плевать, что благоверная шипит, плюется ядом — дескать, кто пенсию по утрате кормильца потом выплачивать будет, кто детей на ноги подымет?! Да это-то точно будет, с голоду не помрут. Своих в беде не оставят. Знает она. Просто боится.

В связке еще Валька Семенов и Гриша. Оба злые, как черти, а у Гриши еще и похмелье. Его с юбилея выдернули.

Сунули ориентировки, дали след, велели искать девчонку. Ну и заданьице — двинутых баб еще только не ловили!

Еще сказали без особой уверенности — пантер может быть и две. Еще один мужик, легальный, но дернулся в бега. И кто из них психопат — непонятно. Может, оба?

Покурить всю ночь тянуло зверски, но пришлось терпеть — нюх выбивает. Раньше хоть бы хны после жалкой пары сигареток, а сейчас — ни к черту нос стал. Видать, старость.

Валька все время ныл, как его жизнь задолбала. Машина у него, видите ли, ломается второй раз за месяц. Жена растолстела и уже все, не тянет к ней. И по бабам не побегаешь — унюхает сразу. "А чего тогда с ней живешь?" — спрашиваю. "А, — говорит. — Люблю ее, холеру, всё равно. Хоть и не тянет к ней".

Квадрат достался противный — городская свалка, задворки, помойки помельче, засранные дворы местной алкоты…

Постоянно выпадают такие районы — издеваются они все там, что ли? Спросил Гришу, чего так не везет. А он говорит, что, дескать, спать меньше надо, чтобы приличные квадраты доставались. И вообще, где, говорит, в Заречце приличные районы? Откуда им тут взяться? Это вам, братцы, не столица. И не…как его?… Амстердам, где асфальт на улице с порошком моют. В общем, есть в жизни счастье, да не про нашу честь.

Короче, самые противные места — вонь и грязь.

Обнаружили — ребятенка, копошащегося под трубами теплотрассы. Шесть лет, простец. Троих мужиков испугался, забился глубже под трубы. Гришка его оттуда выколупал, говорит, непорядок, чтобы дитё среди ночи по помойкам шлялось. Я тоже так думаю, что непорядок — а если бы мои Манька с Колькой так? Маньке вон тоже шесть. А у этого родители алкаши, устроили пьяный дебош, он, значит, руки в ноги и удрал. И куда его теперь? Был бы волчонок… Гришка звякнул старшому, тот поворчал, дескать, мы что, благотворительная организация вам тут? Сиротский приют? Но прислал ребят на машине из соседнего квадрата, те забрали щенка в дежурку.

А спать охота уже — аж скулы сводит. Они, засранцы, разбудили как раз на середине сна, а хуже ничего нет, когда посередке.