— Это только видимость! — отстранённая рассеянность слетает с неё за секунду. — Если хочешь, могу поделиться с тобой своими проблемами! Тем более что мы теперь в официальных отношениях!

— Мартинес именно в этом месте выдала бы какую-нибудь двусмысленную остроту, — замечаю.

— С неё станется, — резковато бросает опекунша.

— Самое простое начало: что для вас является наиболее неприятным? Из всего списка, который вы хотели обсудить? — предлагаю, немного сообразив.

— Твоя мать. — Японка даже на мгновение не задумывается.

— Э-э-э?

Хотя, если подумать, там может иметь место какая-нибудь женская ревность — всё-таки обе были связаны с Сергеем Седьковым.

— Она изолирована по моему приказу, — выдаёт Тика.

Мне даже не приходится изображать ошалевший вид:

— Зачем? Как надолго? И как это понимать?

— Поскольку я сейчас отделила собственный офис от мужа, люди туда пришли новые. — Тика меня не слышит. Кажется, ей важнее высказаться самой. — Не выдрессированные. Сегодня, вот только что, после старта терапии они не исполнили мой приказ не спускать с неё глаз.

— Знаете, здесь мне становится страшно. Мать, как вы говорите, изолирована. Управляете процессом вы, ваши люди вас не слушаются. Я ничего не упускаю? При этом вы являетесь к концу моих школьных занятий, чтобы мне об этом сообщить.

— Вот я и говорю: не знаю, с чего начать, — женщина убедительно изображает проколотый воздушный шарик.

— Зачем вам понадобилась изоляция моей матери? Чего вы хотите?

— Ты в курсе, что её алкоголизм балансирует на стадии деградации личности? А может, даже и не балансирует уже, надо дообследовать.

— Я не силён в традиционной медицине. Насколько помню, там, откуда я родом, единой классификации по теме не было: наркологи разных стран даже между собой спорили.

— Она пьёт, как деградант!

— Да я уже заметил... — неожиданно для себя рассказываю ей наш ночной инцидент. — Хорошо, что девчонки отнеслись с пониманием: вообще сделали вид, что ничего страшного не случилось.

— А ты? — она внимательно смотрит на меня.

— А мне сквозь землю провалиться хотелось! Уже молчу на тему, как нам дальше жить с такими концертами.

— Я была у вас утром, сразу после твоего ухода. Совсем немного разминулись у подъезда. — Неожиданно признается мать Миру.

— И?

— Хотела поговорить с Натали лично, без тебя.

— По поводу?

— Ваше гражданство. Моё твоё опекунство. Твоя учёба. Ваш прожиточный минимум с учётом того, что на неё рассчитывать не приходится. — Хамасаки-старшая медленно вдыхает и шумно выдыхает. — Перевод наших с ней отношений в какой-нибудь цивилизованный формат — коль скоро у нас с ней общий ребёнок.

— Теперь мне весело, — я правда улыбаюсь. — Звучит занятно.

— А жизнь вообще чертовски занятная штука, — сердито парирует японка. — Чтобы ты себе ничего не выдумывал, на, смотри!

Мне на внутренний интерфейс приходит файл. Впечатление как будто человек держит камеру на переносице.

Вот она входит в подъезд и квартиру (по сканеру мажет рука с ногтями Тики). Вот под одеялом в спальне обнаруживается Наталья Седькова, причём в таких физиологических нюансах, что я тороплюсь выпалить:

— Мои вам извинения!

— За что? — невесело вздыхает старшая Хамасаки.

М-да. Если думать с точки зрения формального закона, то мне извиняться и правда не за что.

— За то, что приобщились к таким пикантным нюансам нашей семейной жизни. — Я тоже умею говорить без пауз.