(Смех.) Мы знаем - все мы, безусловно, знаем, как весело выслушивать рассказы гордой матери и застольные развлечения, состоящие из звукоподражания и диалогов, которые, в духе моего друга мистера Альберта Смита * можно озаглавить "Трудное восхождение маленькой мисс Мэри и извержения (желудочные) маленького мистера Александера". (Хохот.) Мы знаем, как бывает весело, когда эти милые детки не желают идти спать; как они пальчиками размыкают себе веки, чтобы доказать, что спать им совсем не хочется; знаем, как они, раскапризничавшись, во всеуслышание заявляют, что мы им не нравимся, что у нас слишком длинный нос и почему мы не уходим домой? Отлично знаем, как их, ревущих и брыкающихся, уносят наконец в детскую. (Крики одобрения, смех.) Один достойный доверия очевидец рассказывал мне, что однажды он вместе с другими учеными мужами пришел в гости к видному философу прошлого поколения, чтобы послушать, как тот будет излагать свои весьма строгие взгляды на воспитание и умственное развитие детей, и пока оный философ столь красноречиво излагал стройную систему своих взглядов, его сынишка, тоже в назидание ученым гостям, залез по локти в яблочный пирог, припасенный для их угощения, а еще до этого намазал себе волосы сиропом, расчесал их вилкой и пригладил ложкой. (Смех.) Вполне возможно, что и нам знакомы подобные случаи, когда принципы кое в чем не совпадают с практикой, что и нам встречались люди, глубокомысленно и мудро рассуждающие о целых нациях, но беспомощные и слабые, когда нужно сладить с отдельно взятым младенцем.
Однако, леди и джентльмены, не этих избалованных детей я должен представить вам после сегодняшнего нашего обеда. Я позволил себе поболтать о них лишь для того, чтобы мне легче было перейти к другому разряду детей, совсем на них непохожему, куда более многочисленному и вызывающему куда большую тревогу. Дети, которых я должен вам показать, это дети бедняков нашего огромного города, дети, которых десятками тысяч уносит смерть, но чью жизнь во многих и многих случаях можно сохранить, если все вы, действуя согласно божьему промыслу, а не наперекор ему, поможете их спасти. (Возгласы одобрения.) Две угрюмые няньки, Болезнь и Бедность, приведшие сюда этих детей, присутствуют при их рождении, качают их убогие колыбели, заколачивают их гробики, насыпают холмики земли над их могилами. Из ежегодного количества смертей в этом городе больше трети составляет смерть в противоестественно раннем, детском возрасте. (Внимание!) Я не стану, как принято делать с теми, другими детьми, обращать ваше внимание на то, какие они благонравные, красивые, умненькие, какие они подают надежды и на кого они больше всего похожи; я прошу вас об одном: посмотрите, какие они хилые, как уже видна на них печать смерти! И еще я прошу вас, во имя всего, что пролегает между вашим собственным детством и тем временем, о котором столь неудачно говорят, что человек впадает в детство, когда прелесть ребенка бесследно исчезла, а осталась только его беспомощность, - я призываю вас, священным именем Жалости и Сострадания, обратитесь мыслями к этим детям. (Крики "браво".) Несколько лет тому назад, будучи в Шотландии, я как-то утром сопровождал одного из гуманнейших представителей гуманного врачебного сословия в его обходе самых неимущих обитателей старого Эдинбурга. В тупиках и улочках этого живописного города - а я с грустью должен вам напомнить, как часто живописность и тиф идут рука об руку, - мы за один час увидели больше нищеты и болезней, нежели многие люди могут представить себе за всю жизнь. Мы обходили одно за другим самые жалкие жилища - зловонные, недоступные свету, недоступные воздуху, сплошные звериные берлоги и норы. В одной из таких каморок, где в холодном очаге стоял пустой горшок из-под овсяной каши, а на голой земле возле очага жались друг к другу женщина в лохмотьях и несколько оборванных ребятишек, в каморке, куда, как сейчас помню, даже дневной свет, отражаясь от высокой, потемневшей от старости и дождей стены соседнего дома, проникал весь дрожа, словно и его, как и всех здесь, трясла лихорадка, - в этой каморке, в старом ящике от яиц, который мать выпросила в какой-то лавке, лежал маленький, изможденный и бледный больной ребенок. |