— Онищенко? —удивленно и обрадованно переспросил он.— Костя?

— Он самый. Звонил на работу, дали там твой телефон. Ты чего это дома лежишь?

— Да так. Малость поцарапали меня.

— Да-а. Работка у вас. Я тебе звоню насчет Карцева.

— Ну, ну!

— Вчера решение бюро райкома состоялось. Ох, и буря была! Восстановили его в комсомоле, без всяких взысканий. Черт знает что получилось. Тезке твоему выговор дали, Шарапову. И развернутое решение приняли. Из этого дела всем урок извлечь надо. Нам самим тоже, кстати. Тебя поминали, между прочим.

— Ишь ты. Ну, а с институтом как будет?

— Должны принять назад. Тут уж мы нажмем.

— Карцев-то сам уже знает?

— С утра наши звонят. Он на работе еще. Ну ладно. Ты, смотри, поправляйся. Может, заскочишь как-нибудь?

Они поговорили еще с минуту, и Виктор, простившись, повесил трубку.

— Вот так, мама,— весело объявил он.— С Карцевым все в порядке. Помнишь, я тебе рассказывал? — И с досадой прибавил: — А ты вот тут лежи майся.

И, вздохнув, он направился к дивану.

День прошел, как все эти дни, пустой и тягучий.

Под вечер неожиданно позвонил Карцев. Обрадованный Виктор зазвал его к себе. «Вместе с Раей, слышишь? — добавил он.— Такие, брат, новости...»

Вскоре в передней раздался короткий, неуверенный звонок.

...Выслушав рассказ Виктора, Раечка и Карцев долго не могли прийти в себя от радостного изумления.

Потом Карцев сухо сказал:

— Остался, значит, живой и невредимый Гусиная Лапа.

И столько было скрытой ненависти в его тоне, что Раечка спросила:

— Что ж его, по-твоему, специально убивать надо было?

— Да! — запальчиво ответил Карцев.— Как он убил Генку!

И тут Виктор, насторожившись, поинтересовался, как они ездили к матери Генки, о чем говорили с ней.

Раечка и Карцев, перебивая друг друга, принялись рассказывать о своей поездке. Когда они упомянули, что •не застали дома Анну Ивановну, Виктор досадливо сказал:

— Эх, жаль, черт возьми!

— Она в милицию побежала заявлять,— словно Оправдываясь, сказала Раечка.

«Значит, в четверг она волновалась,— подумал Виктор.— А в субботу у Федора Михайловича такая была спокойная...»

— И вообще мы бы ее, наверное, не нашли, если б не почтальон,— добавила Раечка.

Последнее елово прозвучало так неожиданно, что Виктор невольно спросил:

— При чем здесь почтальон?

— Мы квартиры не знали,— пояснил Карцев.— Ну, и спросили, где Фирсова живут.

Раечка улыбнулась.

— Толик ей почему-то сказал: «Эти Фирсовы долж> ны «Советский спорт» выписывать». А она говорит: «Не знаю таких. Ничего им не ношу». И вдруг вспомнила, что письмо им несет. И даже удивилась. «И писем,— говорит,— никогда не носила. Везет вам».

«Вот оно что,— насторожился Виктор.— Письмо вдруг получила. Никогда не получала и вдруг неожиданно получила».

И мысль об этом письме не давала ему уснуть в ту ночь.

Весь день дул холодный, пронизывающий ветер и сыпал редкий, колючий снег, а к вечеру внезапно потеплело, опустился туман.

Суета на вокзальной площади постепенно спадала. Меньше стало на стоянке машин, меньше людей вокруг, реже подходили усталые автобусы с широкими черными от грязи подпалинами на боках.

Отпусти© очередного покупателя, Галя нетерпеливо посмотрела на часы. Можно было уже, наконец, кончать работу. Около ее палатки теперь торчал только долговязый противный парень с испитым лицом, на котором все время блуждала нахальная улыбочка.