Потом они сидят и молчат, чай пьют. Барт говорит: теперь ты мне вопрос задавай.

Улыбается Хозяин, говорит: передумал я, нет у меня к тебе вопросов. Чую я, что сгинуло всё чуждое, что снова моя сендуха от края до края, от простора до простора, и этого мне довольно. Отчего да почему так – неважно. Что было Стеклом – осыпалось да растворилось.

Весь день проводит Барт у Хозяина, и всю ночь, и ещё один день, и спрашивает: сколько времени там, снаружи, прошло, а Хозяин отвечает: столько и прошло, незачем годы пробегать, у тебя ещё дела есть. И правда, есть ещё у Барта дела – найти Болтуна, Фила и Шимона, потому что отныне и навсегда они – братья, и ношу свою им вместе тянуть, а не поодиночке.

Утром третьего дня прощается Барт с жёнами Хозяина, забирается в нарты, и Хозяин везёт его через сендуху на юг, мимо проснувшихся уже поселений, мимо редких кустиков, потом мимо мелких, обветренных ёлочек – к границе таёжных лесов, к чужим городам и началу большого мира. С собой у Барта узел с едой, и одежда тёплая, и золота немного, сколько Хозяин по сусекам наскрёб, мало ли, понадобится.

Ну, бывай, говорит Хозяин, не поминай лихом.

Бывай, отвечает Барт и идёт прочь по весеннему тракту к виднеющимся вдали деревенским дымкам.

Хозяин правит прочь, летят его нарты над землёй, над травой, над камнями, над мхами, нет Хозяину ни преград, ни границ, широка и привольна его сендуха, и с радостью вспоминает он своё имя, отданное оленю, и только глубоко в его горячем сердце ледяной иглой навсегда застыла девушка Тиныл с кровавой раной в груди.

25. Источник

Мы шли вниз. Я представлял спуск в виде винтовой лестницы – мне казалось, что это красиво, – и он принимал эту форму непосредственно под моими ногами. Я был одет в нижнюю рубаху и панталоны – свежий комплект белья на два размера больше нашёлся в рюкзаке у даяна. Чтобы штаны не падали, пришлось подвязать их бечевой, но это было лучше, чем ничего. «Вещи коснувшегося не превращаются в Стекло, – сказал Проводник ещё наверху. – Они приобретают такую же структуру и остаются вещами. Коснувшись, ты мог одеться и идти в костюме».

Стекло расступалось передо мной. Я мог запустить руку в стеклянную стену, извлечь из неё ком Стекла и сформировать из него всё что угодно. Я мог убить своих спутников одной мыслью о том, что Стекло вокруг них затвердеет. Но я не хотел их смерти, потому что Стекло подарило мне жизнь и я не хотел осквернять этот дар. Я воспринимал Стекло как туман, который можно отвести рукой, оставив на коже капельки влаги. Оно становилось рыхлым и исчезало по мановению моей руки, и это казалось удивительным, но в то же время ставило непреодолимую преграду: я не понимал ни своих задач, ни своих целей. Я шёл куда-то вниз – это предложил Проводник, и мне ничего не оставалось делать, кроме как послушаться. Но с тем же успехом я мог идти в любом направлении, формируя поперечные коридоры, лестницы, переходы, комнаты. Так в детстве мы строим замки из глины, создавая внутреннюю структуру исходя из собственной фантазии, а не из удобства несуществующих обитателей.

Мы молчали, поскольку каждый думал о своём, хотя, подозреваю, все мысли сводились к вопросу, что делать дальше. Мы вошли в Источник – в этом была моя способность, моё назначение. Обрети я её в Хураане, я стал бы всесилен, потому что для единственного в мире человека, умеющего формировать предметы из Стекла, не может быть преград. Я бы мог начать торговлю стеклянным оружием, а мог бы стать богом для сектантов Ка – они бы переметнулись ко мне за считанные часы. Но дар мой проявился здесь, на краю мира, в бескрайней пустыне и потому принял другую форму и получил другое предназначение. Проблема была в том, что мы не могли расшифровать это предназначение. Я был точно ключник в доме тысячи дверей – да, я мог открыть любую, но не знал, какую именно и тем более – зачем.