– Барт, – окликнул меня Проводник.

Я остановился.

– Ты можешь создать комнату?

– Комнату?

– Прямо здесь. Комнату, в которой можно сесть и отдохнуть. Чтобы не идти дальше по твоему бесконечному коридору.

Я мог. Я представил гостиную, в которой до войны отец проводил большую часть своего времени. Сидел там в глубоком мягком кресле, курил и читал газеты, там он принимал гостей и обсуждал с ними последние политические слухи, там он отчитывал меня за несделанные уроки. Я помнил эту комнату до мельчайших подробностей, до того, какие книги стояли на полках за спиной отца, какой узор был на ковре и сколько шагов нужно было сделать, что пересечь её вдоль или поперёк.

И я её воспроизвёл. Я не могу объяснить, как это получилось. Я представил себе комнату, и она появилась вокруг нас – прозрачная, сделанная из Стекла, но детализированная вплоть до авторучки, валяющейся на столе поперёк газеты, открытой на последней странице. Прочесть газету было невозможно – Стекло имитировало форму, но не могло скопировать печать, хотя я был уверен, что оно распластано по страницам тонким слоем невидимой типографской краски.

– Что это за комната? – спросил Проводник.

– Из моего дома.

Проводник кивнул и сел в ближайшее кресло – это было место отца. Я сел напротив на диван, даян выбрал стул с высокой спинкой. Забавно, но он поступил умнее всего – стул был изначально разработан жёстким и ничего не потерял с обращением в Стекло, мягкие же кресла, неспособные принять форму тела, потеряли свой уют.

Какое-то время мы сидели молча. Это напоминало наши вечерние беседы в палатке-столовой, только состав участников несколько изменился. Даян не был похож ни на кого из последователей, более того – ни на кого из тех, кого я в принципе встречал в жизни. От него исходила невозможная, непробиваемая мощь, нечеловеческая сила и решимость. Этот человек не умел сомневаться, не умел просчитывать, не умел хитрить, он шёл только напролом и был уверен в собственной правоте. Эта правота чувствовалась, исходила от него, казалось, что любое его слово становится правдой, даже если он соврёт, но он никогда не врал, точнее, я не мог представить себе ситуацию, в которой даян мог бы соврать.

Все эти измышления не были плодом нашего короткого общения – многие жители юга слышали о даяне и пересказывали друг другу истории о том, как он появляется ниоткуда и вершит суд там, где правосудие даёт осечку. Особенно мне запомнилась история с бандой Кочмара, которую даян вырезал целиком – кадры кровавой бойни облетели всю Сеть. Чуть позже появились снимки самого Кочмара, напоминающего окровавленный бочонок, лишённый конечностей и большей части кожи, но почему-то ещё дышащий. Меджаи вяло пытались задержать даяна, но быстро свернули дело «за недостаточностью улик». Скорее всего, сверху им сказали: даяна не трогать. У него хватало покровителей.

– Оно не бог, – сказал наконец Проводник.

Мы молчали и ждали продолжения.

– Мне никогда не была нужна вера, потому что у меня было знание. Вера требует неопределённости, а знание абсолютно, и потому одно исключает другое. Я завидовал людям, способным сохранять наивность, способным доверять и надеяться на лучшее. Мне хотелось влюбиться и слепо верить в совершенство своей возлюбленной, прощая ей мелкие недостатки. Но каждая женщина, которую я встречал, имела тёмную сторону, и я видел эту сторону – и не мог ни принять её такой, ни поверить в её очищение. Я видел тьму в тех, кто хотел называться моими друзьями.