Макс растерялся:

– О чем ты толкуешь? Они же напали на нас, разве не так?

– После того как мы разрушили их укрепление.

Макс покачал головой:

– А до того? Уилсон пытался вступить в переговоры, но ему ответили метательными копьями. Ты же сам это видел! – Макс не на шутку рассердился. – Ты просто ревнуешь, как мальчишка! Завидуешь, что Уилсон мне доверяет. Догоны – это не добродушные дикари из книжек для подростков, с которыми можно шутки шутить. Смотри, – он указал на свой ботинок, словно призывая его в свидетели. – Один из этих негодяев едва не прикончил меня, когда я угодил ногой в трещину между камнями и упал. Он подобрался ко мне вплотную. Его топор уже готов был расколоть мою башку, как перезрелую тыкву. И если бы не чей-то удачный выстрел в последнюю секунду, мои мозги сейчас лежали бы на песке. Да благословит Господь того, чья рука в тот миг не дрогнула.

– Упоминать имя Божье в таких обстоятельствах – кощунство.

Макс окончательно потерял терпение. Уилсон спас ему жизнь на крыше поезда, и журналист чувствовал себя обязанным руководителю экспедиции.

– Знаешь, что я тебе скажу? Можешь отзываться об Уилсоне и его людях как угодно, это твое право. Но лучше делай это тогда, когда меня нет рядом. Может случиться так, что я ненароком забудусь.

С этими словами он повернулся к другу спиной.

45

День клонился к закату, когда путешественники в сопровождении Йатиме добрались до столовых гор. Хотя они и решили, что проведут ночь рядом с «Пачакутеком», никто так и не смог уснуть. Всех мучила тревога: что происходит в городе догонов?

Еще издали Шарлотта поняла, что случилось что-то страшное. По склонам горы стелился густой дым. Заграждение, воздвигнутое догонами для защиты от внешнего мира, исчезло – только по двум валунам характерной формы можно было определить место, где оно находилось. Подойдя ближе, они увидели, что склоны покрыты копотью и усеяны обломками камней. Йатиме, шедшая впереди, переступила вал из щебня и вскрикнула. Почва вокруг была покрыта отпечатками подошв. Там и сям чернели пятна засохшей крови. Валялись обломки копий и щитов, растоптанных тяжелыми армейскими ботинками. Те, кто напал на догонов, действовали с неукротимой жестокостью.

Гумбольдт, тяжело ступая, направился в сторону поселения. Губы его были крепко сжаты, брови сошлись на переносице. Кто знает, о чем он думал в эту минуту.

Прежде чем они увидели уцелевших догонов, Шарлотта услышала их голоса. Догоны пели. Их печальная погребальная песнь тоскливо разносилась над хижинами. На город словно накинули саван.

Рядом с девушкой внезапно раздался стон. Оскар! Лицо у него стало мертвенно бледным, юноша задыхался.

– Что случилось? Ты… ты нездоров?

– Я… не знаю, – едва смог ответить Оскар, стискивая зубы, чтобы не закричать. – Это началось, когда я услышал… пение. Может быть, из-за этих звуков…

– Твоя рука?

Он кивнул.

Шарлотта поискала глазами дядю. Гумбольдт, Элиза и Йатиме уже ушли вперед.

– Позвать Гумбольдта? – спросила она. – Мне кажется, тебе срочно требуется помощь.

Оскар попытался ее остановить:

– Не стоит, мне уже гораздо лучше. А у отца сейчас дела поважнее. Помощь нужна не мне, а догонам. Посмотри туда!

В тени тогуны стояли десятки носилок с ранеными. Рядом суетились женщины в черной одежде и многочисленные дети.