— Э-э… нет, я полагаю, нет.

Ченнинг сунул руки в карманы. Хозяин лавки ничего не сказал, но вопросительно поднял брови. Как ни странно, Ченнинг почувствовал себя обязанным объяснить.

— Я искал что-то особенное для моей жены. Это наша третья годовщина. — Он одарил мужчину слегка извиняющейся улыбкой. — Боюсь, что я не вижу ничего подходящего.

Хозяин важно воззрился на Ченнинга, заметил сшитую на заказ кожаную куртку и Гуччи за четыреста долларов; за два удара пульса Ченнинг почувствовал, что его тщательно исследовали.

— У меня есть кое-что, что может вас заинтересовать, мистер…?

— Манделл, Ченнинг Манделл.

— Мистер Манделл. Я — Захари, — он наклонился с такой быстротой и готовностью, что на мгновение Ченнингу показалось, что хозяин пропал. Потом за грязной витриной мелькнуло что-то блестящее, и Захари возник с зеркальным подносом в руках. Ченнинг с удивлением увидел — ни пылинки не заметно на хрупких произведениях искусства, покоящихся на поверхности зеркала.

Он засмотрелся, как завороженный. Каждое было уникально, разного цвета, разной формы, разных поз, если такое слово можно использовать для описания абстрактного стекла. Хрупкие нити тянутого стекла двоились и делились, свивались, изгибаясь вверх и снова скручиваясь сами с собой, подставляя его изумленному взгляду постоянно меняющиеся, блистающие поверхности. Его пальцы зачесались пощупать, он наклонился ближе и осторожно потянулся…

— Будьте очень аккуратны, мистер Манделл.

Ченнинг глянул вверх, увидел, как пристально наблюдает за ним мужчина, и остановился, не коснувшись маленькой золотой фигурки, которая привлекла его внимание. Вместо этого он пробежал пальцами за воротом, чтобы высвободить свои кудри и стряхнуть с пиджака выбившиеся волоски. Они упали на грязную столешницу, и не успел Чаннинг моргнуть, как лавочник смёл их.

— Что это такое? — спросил Чаннинг.

Захари улыбнулся. У него были полные, женственные губы, которые казались излишне красными; Чаннинг осознал в замешательстве, что уставился на его рот, и заставил себя опустить глаза обратно на поднос с товаром.

— Я называю их… рамки.

— Рамки? — недоуменно спросил Ченнинг. — Но это такое… примитивное название! Оно плохо им подходит.

Ченнинг понял, что всякая надежда поторговаться испарилась; созерцание многоцветных кусочков наполнило его чувством детского трепета, которое он совершенно не пытался скрыть.

— Да, но хоть как-то!

Слишком длинными пальцами Захари безошибочно потянулся к тому стеклу, которое привлекло Ченнинга больше всего. Он вынул его из лотка и изящно поднял между большим и средним пальцами, вращая в разные стороны, как ювелир оценивает алмазы на прозрачность.

— Видите?

Захари подвинул предмет под нос Чаннингу, и тот прищурился, чтобы рассмотреть стекло в фокусе. Оно было еще красивее вблизи — ни трещинки, ни оббитых краев сред мириад стеклянных жилок. Но подождите — там, в середине, было что-то вроде дефекта…

— Что это? — спросил он, придирчиво изучая предмет. Будет очень жаль, если стекло несовершенно, хотя близорукая Миранда ничего не углядит. — Что там?

Захари выдал ему бесхитростную улыбку. Это напомнило ему документальные фильмы, которые он когда-то видел, про диких кошек в джунглях — львица потягивалась на солнце с той же убийственной беспечностью. Воспоминание обеспокоило его; похоже, пришло время сказать лавочнику, что вещицы очень приятные, но его не интересуют.

— Жизнь, мистер Манделл.

Захари дотянулся до ладони Ченнинга, перевернул и уронил на нее золотую рамку. Стекло задрожало в ладони, и тепло проникло в кожу.