Бестаев наконец понял, что наговорил лишнего, и подал назад:

– Я обыватель, к группировке не принадлежу, слухи пересказываю, через наш подвал сотни людей проходят.

– Ясное дело, – доверчиво согласился Гуров. – Ну ты скажи Хромому, мол, отойти требуется. А я к нему спущусь.

* * *

Митька получил кличку, так как при ходьбе одну ногу слегка приволакивал, в принципе был здоров необычайно, единоборствами не увлекался, ребром ладони доски не рубил, но ударом кулака мог человека отправить в реанимацию. Дальнейшая судьба такого человека зависела от природы и искусства врачей.

Когда Гуров спустился в подвал, хозяин сидел на своем месте и под сильной лампой разглядывал только что собранный бильярдный кий, любовно оглаживая его широкой ладонью. Сыщик поздоровался, хозяин кивнул, головы не поднял, показал на табуретку, недовольно сказал:

– Присядьте.

Сыщик сел, оглядел подвал, в котором бывал и ранее, подумал, наверняка в глубине за верстаком имеется запасный выход. Интересно, куда ведет? В каких отношениях хозяин с начальником местного угро? Не агент, но неугодных время от времени наверняка сдает.

– Ну, здравствуйте, Лев Иванович, давненько не заглядывали.

Хозяин поставил кий в угол.

– Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич, как здоровье? – ответил Гуров.

Хозяин оперся сильными ладонями на колени, нагнулся к сыщику, ответил:

– Никогда не жаловался, сейчас похвастаться не могу, – он вздохнул. – Прошлым годом полтинник отметил, словно сглазили меня. Падла, вроде и жить не начинал, а уже под горку поехал, несправедливо.

– Я тебе, Митя, слов говорить не буду, ты уже большой, умный, – спокойно произнес Гуров. – В пионерах мы утверждали, мол, человек сам кузнец своего счастья. Если с лозунга пафос содрать, останется правда. Как ни крути, человек свою судьбу решает сам.

Мешают ему изрядно, известно, жизнь – борьба. Я тебе, признаться, удивляюсь, Ты мужик сильный, цельный, а встал раком и так прожить хочешь. Двум богам не служат, Митрий. Я тебя к себе не тяну, да тебе у нас и делать нечего. Но желаю, чтобы ты нравственно определился. – Сыщик кивнул. – Я понимаю, что разговорный жанр самый легкий и ничего нового ты от меня не услышишь. Что делать, истина скучна и однообразна, а ложь разнообразна и весела. Хочешь ты, не хочешь, обязан определиться, к берегу пристать. Я взрослый, многоопытный сыщик, Митя, в стукачи не зову, только тебе определиться надо, для себя, для твоей души. Потому тебе после полтинника и не заладилось. Ты своей жизнью недоволен, а признаться в этом не желаешь. Ты что, полагаешь, я не знаю, сколько ты на нарах прожил и в каком ты авторитете? Знаю, Капитан, который во главе местной группировки стоит, плевка твоего не стоит.

– Льстишь, господин полковник, – хозяин смахнул со лба капельку пота. – И ошибаешься, Николай не дурак, далеко не дурак.

– Я с ним из одного котелка не ел. Но если он умный, как допустил, что пацаны бритоголовые в его владениях беспредел творят? Он с людей деньги берет за покой и безопасность, а не за то, что вечером и в темном переулке и в главном кабаке господина Фролова Семена Васильевича спокойно отдохнуть невозможно. Приходят добры молодцы лет осьмнадцати, громят, убивают, троих мужиков из группировки твоего Капитана жизни лишили. Я тебе нравоучений не читаю, но, если бы моих ребят убили, я бы тех убивцев под землей нашел и на столбах развесил без суда и следствия. Это говорю тебе я, человек служивый, а Капитан, или по паспорту Иванов Николай Семенович, «стрелки» назначает. А молодые на его предложение кладут с прибором. Да какой после этого у твоего умного Николая авторитет?

– Откуда ты все знаешь, Лев Иванович? Словно живешь с нами? – удивился Митрий.