И стоит он, околдован, —

         Не мертвец и не живой —

         Сном волшебным очарован,

         Весь опутан, весь окован

         Лёгкой цепью пуховой…

         Солнце зимнее ли мещет

         На него свой луч косой —

         В нём ничто не затрепещет,

         Он весь вспыхнет и заблещет

         Ослепительной красой.

(1824—1873)

Проблеск

         Слыхал ли в сумраке глубоком

         Воздушной арфы легкий звон,

         Когда полуночь, ненароком,

         Дремавших струн встревожит сон?..

         То потрясающие звуки,

         То замирающие вдруг…

         Как бы последний ропот муки,

         В них отозвавшися, потух!

         Дыханье каждое Зефира

         Взрывает скорбь в ее струнах…

         Ты скажешь: ангельская лира

         Грустит, в пыли, по небесах!

         О, как тогда с земного круга

         Душой к бессмертному летим!

         Минувшее, как призрак друга,

         Прижать к груди своей хотим.

         Как верим верою живою,

         Как сердцу радостно, светло!

         Как бы эфирною струею

         По жилам небо протекло!

         Но ах, не нам его судили;

         Мы в небе скоро устаем, —

         И не дано ничтожной пыли

         Дышать божественным огнем.

         Едва усилием минутным

         Прервем на час волшебный сон,

         И взором трепетным и смутным,

         Привстав, окинем небосклон, —

         И отягченною главою,

         Одним лучом ослеплены,

         Вновь упадаем не к покою,

         Но в утомительные сны.

    Не позднее осени 1825

К Н

         Твой милый взор, невинной страсти полный,

         Златой рассвет небесных чувств твоих

         Не мог – увы! – умилостивить их —

         Он служит им укорою безмолвной.