А у мамы больной

         пробегают народа шорохи

         от кровати до угла пустого.

         Мама знает —

         это мысли сумасшедшей ворохи

         вылезают из-за крыш завода Шустова.

         И когда мой лоб, венчанный шляпой

         фетровой,

         окровавит гаснущая рама,

         я скажу,

         раздвинув басом ветра вой:

         «Мама.

         Если станет жалко мне

         вазы вашей муки,

         сбитой каблуками облачного танца, —

         кто же изласкает золотые руки,

         вывеской заломленные у витрин Аванцо?..»

4

Несколько слов обо мне самом

         Я люблю смотреть, как умирают дети.

         Вы прибоя смеха мглистый вал заметили

         за тоски хоботом?

         А я —

         в читальне улиц —

         так часто перелистывал гро?ба том.

         Полночь

         промокшими пальцами щупала

         меня

         и забитый забор,

         и с каплями ливня на лысине купола

         скакал сумасшедший собор.

          Я вижу, Христос из иконы бежал,

         хитона оветренный край

         целовала, плача, слякоть.

         Кричу кирпичу,

         слов исступленных вонзаю кинжал

         в неба распухшего мякоть:

         «Солнце!

         Отец мой!

         Сжалься хоть ты и не мучай!

         Это тобою пролитая кровь моя льется

         дорогою дольней.

         Это душа моя

         клочьями порванной тучи

         в выжженном небе

         на ржавом кресте колокольни!

         Время!

         Хоть ты, хромой богомаз,

         лик намалюй мой

         в божницу уродца века!

         Я одинок, как последний глаз

         у идущего к слепым человека!»

    1913

Адище города

         Адище города окна разбили

         на крохотные, сосущие светами адки.