Изменить размер шрифта - +


     О, как дожить
         до будущей весны
     твоим стволам, душе моей печальной,
     когда плоды твои унесены,
     и только пустота твоя реальна.

     Нет, уезжать!
         Пускай когда-нибудь
     меня влекут громадные вагоны.
     Мой дольний путь и твой высокий путь --
     теперь они тождественно огромны.

     Прощай, мой сад!
         Надолго ль?.. Навсегда.
     Храни в себе молчание рассвета,
     великий сад, роняющий года
     на горькую идиллию поэта.

             1960


Стрельнинская элегия

     Дворцов и замков свет, дворцов и замков,
     цветник кирпичных роз, зимой расцветших,
     какой родной пейзаж утрат внезапных,
     какой прекрасный свист из лет прошедших.

     Как будто чей-то след, давно знакомый,
     ты видишь на снегу в стране сонливой,
     как будто под тобой не брег искомый,
     а прежняя земля любви крикливой.

     Как будто я себя и всех забуду,
     и ты уже ушла, простилась даже,
     как будто ты ушла совсем отсюда,
     как будто умерла вдали от пляжа.

     Ты вдруг вошла навек в электропоезд,
     увидела на миг закат и крыши,
     а я еще стою в воде по пояс
     и дальний гром колес прекрасный слышу.

     Тебя здесь больше нет. Не будет боле.
     Забвенья свет в страну тоски и боли
     слетает вновь на золотую тризну,
     прекрасный свет над незнакомой жизнью.

     Все так же фонари во мгле белеют,
     все тот же теплоход в заливе стынет,
     кружится новый снег, и козы блеют,
     как будто эта жизнь тебя не минет.

     Тебя здесь больше нет, не будет боле,
     пора и мне из этих мест в дорогу.
     Забвенья нет. И нет тоски и боли,
     тебя здесь больше нет -- и слава Богу.

     Пусть подведут коня -- и ногу в стремя,
     все та же предо мной златая Стрельна,
     как будто вновь залив во мгле белеет,
     и вьется новый снег, и козы блеют.

     Как будто бы зимой в деревне царской
     является мне тень любви напрасной,
     и жизнь опять бежит во мгле январской
     замерзшею волной на брег прекрасный.

             1960


Через два года

     Нет, мы не стали глуше или старше,
     мы говорим слова свои, как прежде,
     и наши пиджаки темны все так же,
     и нас не любят женщины все те же.
Быстрый переход