|
33 Я сижу на стуле в большой квартире. Ниагара клокочет в пустом сортире. Я себя ощущаю мишенью в тире, вздрагиваю при малейшем стуке. Я закрыл парадное на засов, но ночь в меня целит рогами Овна, словно Амур из лука, словно Сталин в XVII съезд из "тулки". 34 Я включаю газ, согреваю кости. Я сижу на стуле, трясусь от злости. Не желаю искать жемчуга в компосте! Я беру на себя эту смелость! Пусть изучает навоз кто хочет! Патриот, господа, не крыловский кочет. Пусть КГБ на меня не дрочит. Не бренчи ты в подкладке, мелочь! 35 Я дышу серебром и харкаю медью! Меня ловят багром и дырявой сетью. Я дразню гусей и иду к бессмертью, дайте мне хворостину! Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека! Выносите святых и портрет Генсека! Раздается в лесу топор дровосека. Поваляюсь в сугробе, авось остыну. 36 Ничего не остыну! Вообще забудьте! Я помышляю почти о бунте! Не присягал я косому Будде, за червонец помчусь за зайцем! Пусть закроется -- где стамеска! -- яснополянская хлеборезка! Непротивленье, панове, мерзко. Это мне -- как серпом по яйцам! 37 Как Аристотель на дне колодца, откуда не ведаю что берется. Зло существует, чтоб с ним бороться, а не взвешивать в коромысле. Всех скорбящих по индивиду, всех подверженных конъюнктивиту, -- всех к той матери по алфавиту: демократия в полном смысле! 38 Я люблю родные поля, лощины, реки, озера, холмов морщины. Все хорошо. Но дерьмо мужчины: в теле, а духом слабы. Это я верный закон накнокал. Все утирается ясный сокол. Господа, разбейте хоть пару стекол! Как только терпят бабы? 39 Грустная ночь у меня сегодня. Смотрит с обоев былая сотня. Можно поехать в бордель, и сводня -- нумизматка -- будет согласна. Лень отклеивать, суетиться. Остается тихо сидеть, поститься да напротив в окно креститься, пока оно не погасло. |
