|
Генерал, даже карточный домик -- хлев. Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге. Для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги. осень 1968 Почти элегия В былые дни и я пережидал холодный дождь под колоннадой Биржи. И полагал, что это -- Божий дар. И, может быть, не ошибался. Был же и я когда-то счастлив. Жил в плену у ангелов. Ходил на вурдалаков. Сбегавшую по лестнице одну красавицу в парадном, как Иаков, подстерегал. Куда-то навсегда ушло все это. Спряталось. Однако смотрю в окно и, написав "куда", не ставлю вопросительного знака. Теперь сентябрь. Передо мною -- сад. Далекий гром закладывает уши. В густой листве налившиеся груши как мужеские признаки висят. И только ливень в дремлющий мой ум, как в кухню дальних родственников -- скаред, мой слух об эту пору пропускает: не музыку ещё, уже не шум. осень 1968 x x x Весы качнулись. Молвить не греша, ты спятила от жадности, Параша. Такое что-то на душу, спеша разбогатеть, взяла из ералаша, что тотчас поплыла моя душа наверх, как незагруженная чаша. Отшельник без вещей и с багажом пушинка и по форме и по смыслу, коль двое на постель да нагишом взойдут, скроив физиономью кислу; и, хоть живешь ты выше этажом, неможно не задраться коромыслу. Параша, равновесию вредит не только ненормальный аппетит, но самое стремленье к равновесью, что видно и в стараниях блудниц, в запорах, и в стирании границ намеренном меж городом и весью. Параша, ты отныне далека. Возносит тяготение к прелюбам. И так как мне мешают облака, рукой дындып сложимши перед клювом, не покажу вам с другом кулака и ангелов своих не покажу вам. Прощай, Параша! Выключив часы здесь наверху, как истинный сиделец я забываю все твои красы, которым я отныне не владелец, и зрю вблизи полнощные Весы, под коими родился наш младенец. |
