Изменить размер шрифта - +

     Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,
     бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда
     города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,
     дребезжа, как сдаваемая посуда.

             1985

     * Датировано по переводу в TU. -- С. В.


На виа Джулиа

           Теодоре Л.

     Колокола до сих пор звонят в том городе, Теодора,
     будто ты не растаяла в воздухе пропеллерною снежинкой
     и возникаешь в сумерках, как свет в конце коридора,
     двигаясь в сторону площади с мраморной пиш. машинкой,
     и мы встаем из-за столиков! Кочевника от оседлых
     отличает способность глотнуть ту же жидкость дважды.
     Не говоря об ангелах, не говоря о серых
     в яблоках, и поныне не утоливших жажды
     в местных фонтанах. Знать, велика пустыня
     за оградой собравшего рельсы в пучок вокзала!
     И струя буквально захлебывается, вестимо
     оттого, что не все еще рассказала
     о твоей красоте. Городам, Теодора, тоже
     свойственны лишние мысли, желанья счастья,
     плюс готовность придраться к оттенку кожи,
     к щиколоткам, к прическе, к длине запястья.
     Потому что становишься тем, на что смотришь, что близко видишь.
     С дальнозоркостью отпрыска джулий, октавий, ливий
     город смотрит тебе вдогонку, точно распутный витязь:
     чем длиннее улицы, тем города счастивей.

             <1987>


x x x

     Ночь, одержимая белизной
     кожи. От ветреной резеды,
     ставень царапающей, до резной,
     мелко вздрагивающей звезды,
     ночь, всеми фибрами трепеща
     как насекомое, льнет, черна,
     к лампе, чья выпуклость горяча,
     хотя абсолютно отключена.
     Спи. Во все двадцать пять свечей,
     добыча сонной белиберды,
     сумевшая не растерять лучей,
     преломившихся о твои черты,
     ты тускло светишься изнутри,
     покуда, губами припав к плечу,
     я, точно книгу читая при
     тебе, сезам по складам шепчу.

             <1987>


Посвящается стулу

        I

     Март на исходе. Радостная весть:
     день удлинился. Кажется, на треть.
     Глаз чувствует, что требуется вещь,
     которую пристрастно рассмотреть.
     Возьмем за спинку некоторый стул.
     Приметы его вкратце таковы:
     зажат между невидимых, но скул
     пространства (что есть форма татарвы),
     он что-то вроде метра в высоту
     на сорок сантиметров в ширину
     и сделан, как и дерево в саду,
     из общей (как считалось в старину)
     коричневой материи.
Быстрый переход