Изменить размер шрифта - +
] и, вероятно, не забыты нашими читателями, почему мы и считаем излишним распространяться о них на этот раз.

 

Стихотворения г. Полонского, ныне изданные, также большею частию должны быть знакомы нашим читателям: они были уже помещены в разных журналах после 1855 года и отчасти в «Современнике». Вникая в смысл этих стихотворений и дополняя ими прежде изданные, мы теперь яснее можем определить значение мечтательной задумчивости и неясных грез поэта. Он не мистик – это ясно из многих стихов его, проникнутых уважением к науке и любовью к реальной правде:

 

         Миру, как новое солнце, сияет

         Светоч науки, и только при нем

         Муза чело украшает

         Свежим венком[10 - Из стихотворения «Царство науки не знает предела» (1855). Курсив Добролюбова.].

 

Суеверные впечатления ранних лет жизни, нелепые сказки нянек – он прогнал от себя. Он сознается, что был суеверен в прежнее время:

 

         Но из области мечтаний,

         Из-под власти темных сил,

         Я ушел – и волхвований

         Мрак наукой озарил.

         Муза стала мне являться

         Жрицей мысли, без оков,

         И учила не бояться

         Ни живых, ни мертвецов[11 - Из стихотворения «На кладбище» (1857).].

 

Но что же влечет его беспрестанно в эту область мечтаний? Отчего он не удерживается в пределах живой, человечески ясной действительности? Ответ довольно положительный находим в некоторых его стихотворениях. Поэт рад бы жить действительностью; но она для него так безотрадна, скучна и бессмысленна, что он невольно стремится от нее подальше. Как скоро он принимается изображать что-нибудь из жизни, совершающейся перед его глазами, его стих становится так уныл и безотраден, что невольно щемит сердце. Если б в таланте г. Полонского было менее мягкости и какой-то стыдливости, то он, при своем грустном настроении, мог бы извлекать из своей лиры страшные звуки негодования и проклятия. Но проклинать он не умеет, и недовольство его выражается в тихой, задумчивой жалобе. Сколько мы знаем, только однажды уступил он общему, восторженному увлечению прелестями действительности (мы не имеем здесь в виду грациозных его стихотворений, воспевающих наслаждение чувством любви) – да и то в ожидании грядущих благ. Это было в то время, когда все были вдохновлены наступающим возрождением Руси посредством безыменной гласности и обличительных статеек против мелких подьячих. В стихотворении, под которым значится 1855 год, Полонский написал:

 

         Поэт, в минуты вдохновенья,

         Будь от пристрастия далек;

         Язви насмешкою порок:

         Насмешка громче наставленья, —

         Когда ее на кару зла

         Святая правда родила! и пр.

 

Настроение это, довольно оживленное и бодрое, продолжалось и в 1856 году, когда г. Полонский написал следующее стихотворение, отзывающееся отчасти дидактизмом, столь несвойственным его таланту:

 

 

НА КОРАБЛЕ

 

         Стихает.

Быстрый переход