Кувшина звон, – когда струя

         Вливалась медленно в него,

         И шорох… больше ничего.

         Когда же я очнулся вновь

         И отлила от сердца кровь,

         Она была уж далеко;

         И шла, хоть тише, – но легко,

         Стройна под ношею своей,

         Как тополь, царь ее полей!

Мцыри сбивается с пути, желая пробраться в родную сторону, воспоминание которой смутно живет в душе его:

         «Напрасно в бешенстве порой

         Я рвал отчаянной рукой

         Терновник, спутанный плющом:

         Все лес был, вечный лес кругом,

         Страшней и гуще каждый час;

         И миллионом черных глаз

         Смотрела ночи темнота

         Сквозь ветви каждого куста…

         Моя кружилась голова;

         Я стал влезать на дерева;

         Но даже на краю небес

         Все тот же был зубчатый лес.

         Тогда на землю я упал;

         И в исступлении рыдал,

         И грыз сырую грудь земли,

         И слезы, слезы потекли

         В нее горючею росой…

         Но, верь мне, помощи людской

         Я не желал… Я был чужой

         Для них навек, как зверь степной;

         И если б хоть минутный крик

         Мне изменил – клянусь, старик,

         Я б вырвал слабый мой язык.

         «Ты помнишь детские года:

         Слезы не знал я никогда;

         Но тут я плакал без стыда.

         Кто видеть мог? Лишь темный лес

         Да месяц, плывший средь небес!

         Озарена его лучом,

         Покрыта мохом и песком,

         Непроницаемой стеной

         Окружена, передо мной

         Была поляна. Вдруг во ней

         Мелькнула тень, и двух огней

         Промчались искры… и потом

         Какой-то зверь одним прыжком

         Из чащи выскочил и лег,

         Играя, навзничь на песок.