Всё, что я чувствовал тогда,

         Те думы – им уж нет следа;

         Но я б желал их рассказать,

         Чтоб жить, хоть мысленно, опять.

         В то утро был небесный свод

         Так чист, что ангела полет

         Прилежный взор следить бы мог;

         Он так прозрачно был глубок,

         Так полон ровной синевой!

         Я в нем глазами и душой

         Тонул, пока полдневный зной

         Мои мечты не разогнал,

         И жаждой я томиться стал.

         ………………………….

         Вдруг – голос – легкий шум шагов…

         Мгновенно скрывшись меж кустов,

         Невольным трепетом объят,

         Я поднял боязливый взгляд

         И жадно вслушиваться стал:

         И ближе, ближе все звучал

         Грузинки голос молодой,

         Так безыскусственно живой,

         Так сладко вольный, будто он

         Лишь звуки дружеских имен

         Произносить был приучен.

         Простая песня то была,

         Но в мысль она мне залегла,

         И мне, лишь сумрак настает,

         Незримый дух ее поет.

         «Держа кувшин над головой,

         Грузинка узкою тропой

         Сходила к берегу. Порой

         Она скользила меж камней,

         Смеясь неловкости своей.

         И беден был ее наряд;

         И шла она легко, назад

         Изгибы длинные чадры

         Откинув. Летние жары

         Покрыли тенью золотой

         Лицо и грудь ее; и зной

         Дышал от уст ее и щек.

         И мрак очей был так глубок,

         Так полон тайнами любви,

         Что думы пылкие мои

         Смутились. Помню только я

         Кувшина звон, – когда струя

         Вливалась медленно в него,

         И шорох… больше ничего.