. . . . . .
Уже рукой ожесточенной,
Берусь за пагубную сталь.
Уже рассудок мой смущенный
Забыл и горе и печаль!..
Готов!.. но цепь порабощенья
Гремит на скованных ногах…
. . . . . . .
Как раб испуганный, бездушный,
Кляну свой жребий я тогда,
И… вновь взираю равнодушно
На жизнь позора и стыда.[19 - Это стихотворение Полежаева не точно воспроизведено Белинским. В одном случае перепутана последовательность строк:Уже рукой ожесточеннойБерусь за пагубную сталь, —эти две строки стоят в «Отечественных записках» не на своем месте, а после строки: «Влачу я цепь моих страданий».Это одно из наиболее изуродованных цензурой полежаевских стихотворений. Восстановим пропущенные строки. Они должны стоять на месте многоточий:1. И угнетен ярмом бесславнымВ цветущей юности моей!..2. Стремлюсь, в жару ожесточения,Мои оковы раздробитьИ жажду сладостного мщеньяЖивою кровью утолить!3. И замирает сталь отмщеньяВ холодных трепетных руках!]
«Вечерняя заря», одна из лучших пьес Полежаева, есть та же погребальная песня всей жизни поэта; но в ней отчаяние растворено тихою грустью, которая особенно поразительна при сжатости и могучей энергии выражения – обыкновенных качествах его поэзии:
Я встречаю зарю,
И печально смотрю,
Как кропинки дождя,
По эфиру летя,
Благотворно живят
Попираемый прах,
И кипят и блестят
В серебристых звездах
На увядших листах
Пожелтевших лугов.
Сила горней росы,
Как божественный зов,
Их младые красы
И крепит, и растит.
Что ж, кропинки дождя,
Ваш бальзам не живит
Моего бытия?
Что, в вечерней тиши,
Как приятный обман,
Не исцелит он ран
Охладелой души?
Ах, не цвет полевой
Жжет полдневной порой
Разрушительный зной:
Сокрушает тоска
Молодого певца,
Как в земле мертвеца
Гробовая доска!. |