Изменить размер шрифта - +
«Вечерняя заря» и не точно воспроизводит последнюю строку. У Полежаева: «Гибель жизни моей» («Стихотворения», М. 1832, стр. 137).]

 

Отличительный характер поэзии Полежаева – необыкновенная сила чувства. Явившись в другое время, при более благоприятных обстоятельствах, при науке и нравственном развитии, талант Полежаева принес бы богатые плоды, оставил бы после себя замечательные произведения и занял бы видное место в истории русской литературы. Мысль для поэзии то же, что масло для лампады: с ним она горит пламенем ровным и чистым, без него вспыхивает по временам, издает искры, дымится чадом и постепенно гаснет. Мысль всегда движется, идет вперед, развивается. И потому творения замечательных поэтов (не говоря уже о великих) постепенно становятся глубже содержанием, совершеннее формою. Полежаев остановился на одном чувстве, которое всегда безотчетно и всегда заперто в самом себе, всегда вертится около самого себя, не двигаясь вперед, всегда монотонно, всегда выражается в однообразных формах.

 

В пьесе «Ночь на Кубани» вопль отчаяния смягчен какою-то грустью и совпадает с единственно возможною надеждою несчастливца – надеждою на прощение от подобного себе несчастливца, собственным опытом познавшего, что такое несчастие:

 

         . . . . . . .

         Ах, кто мечте высокой верил,

         Кто почитал коварный свет,

         И на заре весенних лет

         Его ничтожество измерил;

         Кто погубил, подобно мне,

         Свои надежды и желанья;

         Пред кем разрушились вполне

         Грядущей жизни упованья;

          Кто сир и чужд перед людьми;

         Кому дадут из сожаленья,

         Иль ненавистного презренья,

         Когда-нибудь клочок земли…

         Один лишь тот меня оценит,

         Моей тоски не обвинив,

         Душевным чувством не изменит

         И скажет: «так, ты несчастлив!»

         Как брат к потерянному брату,

         С улыбкой нежной подойдет,

         Слезу страдальную прольет

         И разделит мою утрату!..

         . . . . . . .

         Лишь он один постигнуть может,

         Лишь он один поймет того,

         Чье сердце червь могильный гложет!

         Как пальма в зеркале ручья,

         Как тень налетная в лазури,

         В нем отразится после бури

         Душа унылая моя!

         Я буду – он; он будет – я!

         В одном из нас сольются оба!

         И пусть тогда вражда и злоба,

         И меч, и заступ гробовой

         Гремят над нашей головой!.

Быстрый переход