– Машину к подъезду!

  Сержант ответил «Есть!» и вышел. Кузьминых нервно (его руки дрожали) переставил зачем‑то чернильный прибор, сильно потёр пальцами виски, повернулся к Саше и не менее минуты смотрел на него, словно впервые видел.

  – Она там? – спросил Саша.

  – Послушай! – Старший лейтенант снова потёр виски, хотя голова у него и не болела. – Что это означает, однако? Ты что, и в самом деле ясновидящий? Ну с чего ты взял, что Анечка в деревне Фокино, а не на станции Озёрная?

  Саша поморщился при слове «ясновидящий». Ещё прилипнет к нему это прозвище, потом не отделаешься!

  – Все очень просто, – сказал он. – Просто и не требует никакого ясновидения. Я подумал, что если мог вернуться бык («Откуда вернуться?» – снова мелькнула все та же мысль), то почему должна пропасть бесследно девочка? Не логичнее ли предположить, что и она вернулась? («Вот привязалось слово!») А если так, то где она может оказаться? По аналогии – в пятнадцати километрах от города, то есть от места исчезновения, но в другую сторону, вернее в ту же сторону, если продолжать аналогию с быком. А там как раз расположено Фокино, на одной линии, если провести её от колхоза через город. Через город. Вот и все! А как она, Анечка? Появилась, как бык, в доме?

  – Нет, её увидели на улице.

  – Раздетую? В одной рубашке?

  – Да, в рубашке и босиком. На снегу, в двадцатиградусный мороз. И она совершенно здорова, их фельдшер осмотрел её. Но тут не все ясно. Они толкуют о какой‑то плёнке. Я что‑то не понял. Сейчас подадут машину. Заезжай за Болдыревой и за доктором, я позвоню в поликлинику. Фельдшеру я не слишком доверяю. И в Фокино! Я бы сам поехал, но начальство вот‑вот пожалует. Только ты позвони мне оттуда обязательно.

  – А что она, Анечка, говорит?

  – Не знаю! Об этом они мне ничего не сказали, а я забыл спросить. Слишком был ошеломлён таком новостью. Но ведь главное, в конце концов, в том, что девочка не замёрзла, как это ни удивительно. Подумать только, из тёплой постели – и прямо на улицу, на мороз!

  – Через три часа, – добавил Саша.

  – Что через три? Ах, да, верно! Где же она все‑таки могла находиться эти три часа?

  Саша ещё раз пожал плечами, хотя этот жест никогда не был ему свойствен.

  – Снова тот же неразрешимый для нас вопрос, – сказал он. – Не стоит и пытаться ответить на него, это явно бесполезно. Я все время думаю вот о чем. Если бык мог, допустим, пройти пятнадцать километров от колхоза, где работает мой дед, до Н…ска, то трехлетняя Анечка никак не могла пройти те же пятнадцать километров от Н…ска до Фокино. Правильно? Значит, они не шли это расстояние. И, уж конечно, не ехали, особенно бык. Получается, что они вообще не передвигались. Во всяком случае, не передвигались понятным, привычным нам способом. И все же оказались в пятнадцати километрах от места, где исчезли. И почему‑то «переместились» точно в одну сторону, по одной линии! Да ещё плёнка какая‑то! Что за плёнка, откуда?.. Послушай, старший лейтенант, тебе не страшно?

  – Страшно? Пожалуй, да, есть немного. Не по себе как‑то! Что ни говори, а к чудесам мы не привыкли, однако.

  Тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами перед ним.

  Те же пятеро серебристых операторов, в одинаковых креслах, на равном расстоянии друг от друга, по всей длине пульта.

  Кажется, все, как было, ничто не изменилось после первого кратковременного появления на экране Норит сто одиннадцать в облике аборигена неизвестной ещё планеты.