– Дайте‑ка это сюда, – сказал Марбод.

Ванвейлен мертвой рукой вынул пистолет. Впрочем, тот был закамуфлирован под местный талисман с помощью белой и зеленой краски, и формою напоминал перешибленную кошачью лапу.

К тому же в лазере имелся датчик, а на руке Ванвейлена – толстый браслет, подававший датчику сигналы. Благодаря этому из лазера мог выстрелить только Ванвейлен.

Марбод повертел в руках странную штуку, попробовал на зуб и принюхался. Штука пахла Ванвейленом. Глаза Марбода как‑то странно зажглись. Несмотря на то, что лазер, для легкости, был где можно, сделан из пластика, несмотря на то, что ни одно оружие в мире Марбода не имело такого кургузого вида и линзочки на конце, Марбод, казалось, чутье профессионала уловил в этой штуке что‑то родное.

Вдруг Марбод оставил пистолет в покое и сказал:

– Где‑то в горе есть дворец, во дворце озеро или река, в реке – меч последнего Кречета.

– Последнего Кречета? Но ведь вы тоже Кречет?

– Последнего короля из рода Кречетов, – уточнил Марбод.

– Марбод, строители этого храма знали гораздо больше, чем ваш народ. Золотой Улей разрушили, когда завоевывали империю. Здесь не может быть мечей ваших королей.

Марбод усмехнулся сразу тысячью лиц.

– Город разрушили гораздо позже.

– Но песни…

– Певец в замке поет то, за что платит хозяин замка. Мы сожгли много городов, но Золотой Улей остался цел, а губернатор его поклялся в верности Ятуну Кречету и положил начало роду Мохнатого Синко. После гибели последнего из королей‑Кречетов его младший сын бежал сюда, к своему верному вассалу, и сидел здесь еще полгода. Когда город взяли, король Шадаур Алом приказал его разрушить, а земли отдал Опоссумам. Город велел убить. Храм, однако, провалился сквозь землю, и некоторые поют, что в храмовом озере утонул истинный меч.

Марбод встал, встряхнулся, чтоб сошлись пластины на панцире.

Ванвейлен усмехнулся. Да, поют, что в мире сменяли друг друга века: золотой, яшмовый, хрустальный, железный, и не очень, видимо, ошибаются. Не считая, конечно, того, что нынешнему, железному веку, не хватает железа даже на сплошные доспехи.

– Что же до здешних чудес, – сказал Марбод, – предки мои учили, что бог – это Свет, и что все прочие боги – его отражения и атрибуты, и они возводили пустые троны и статуи из света, и свет открыл им о себе удивительные тайны, как вы это видите здесь.

– Почему же, – спросил Ванвейлен, – король Шадаур Алом не приказал меч выловить?

– Потому что этот меч испепелит руку любого самозванца, который до него дотронется, и Шадауру не очень‑то хотелось разыскать меч, который сожжет ему руки.

Марбод помолчал.

– Мне, – сказал он, – давно нагадали, что в подземном храме я найду солнечный меч и помощника. А из предсказанного многое исполняется, особенно потому, что предсказано.

«Насчет солнечного меча можешь считать, что предсказание исполнилось», – подумал Ванвейлен, глядя на лазер в руках Марбода.

– Помощника – в чем? – спросил Ванвейлен вслух.

Марбод испытующе глядел на него. Красивое, спокойное лицо, совсем не такое, как тогда, когда он на глазах Ванвейлена в Черной Деревне рубил пленников: «Ах вот не хотите, суки, выкупаться за двадцать ишевиков? А за десять мне вас кормить будет дороже…»

– Господин Арфарра – сказал Марбод (а, это о том, кто поссорил его с королем), – очень сильный колдун. Чужеземный колдун. Люди, которые не боятся ни меча, ни виселицы, боятся чужеземных колдунов. Если бы, однако, нашелся другой чужеземный колдун, пусть даже и не очень искусный… Сила колдуна – в том, что думают о нем люди…

И замолчал.