— И когда это случится? — девица с распухшим носом замерла, ожидая слов крашеной, но Шумилин не расслышал ответа.

— Я не намерена торчать в этой халупе с истуканом, который даже не повернул ко мне головы! — распалялась Антонина. — Ты зачем меня позвал, если пялишься на этих публичных девок? Ты что, не можешь отличить порядочной девушки от гулящей, или тебя прельщает перспектива постоять в очереди?

Ответив что-то своей подруге, крашеная девица с удивлением посмотрела в сторону скандалистки, а Федор, шумно выдохнув, сверкнул глазами.

— Ты что, онемел? В жизни ничего подобного не встречала! — воскликнула Антонина, сверля Шумилина глазами. Но в этот момент две подруги собрались уходить из пиццерии.

— Пошла вон отсюда, тетеря-ятеря! — тихо проговорил он, следя глазами за парочкой и поджидая момент, когда можно будет незаметно тронуться следом.

— Что ты сказал?! — не поверила своим ушам Тоська. Пытаясь заглянуть в лицо Федора, она сделала шаг вперед, загородив ему угол обзора окончательно.

— Навязалась на мою голову! — тихо проговорил тот, не отрывая взгляда от затемненного стекла. — Лучше бы я тебя сразу отослал на все четыре стороны, — прибавил он, неожиданно вставая из-за столика.

— Какая ты редкостная сволочь! — возмущенно сузила глаза девушка. — Между прочим, это ты меня пригласил, я к тебе не набивалась! — гордо вскинув голову, сказала она.

— Да? — оторвавшись на секунду от созерцания удалявшихся подруг, он посмотрел на кипящую от негодования Антонину и спокойно произнес: — Это я не подумавши.

Без дальнейших объяснений он схватил лежавшие на столе перчатки и быстро вышел из пиццерии. Проводив сладкую парочку почти до самой машины, Шумилин узнал, что черный «Ягуар» ручной сборки, за рулем которого крашеная стерва выглядела некоронованной королевой помойки, имеет московские номера и упакован электроникой под самую завязку. Рывком стронувшись с места, «Ягуар» жалобно пискнул тормозами, а Шумилин, опуская записную книжечку с номерами заморского чуда в карман куртки, довольно произнес:

— Мадам, мы с вами не прощаемся!

* * *

Скривившись, Кондратьев сделал приличный глоток из бутылки с энергетическим напитком и с чувством выдохнул. Нельзя сказать, что подозрительная жидкость цвета разведенного в воде медного купороса ему нравилась, просто употребление этой отравы было в моде, и, чтобы не ударить в грязь лицом, Глеб пытался соответствовать. Дернувшись всем телом в глубокой отрыжке, он перехватил пластиковую бутылку в другую руку и глотнул еще раз. Мелкие пузырики, побежавшие по горлу, вонзились сотней булавочных уколов, постепенно переходящих из гортани в нос, зарябили электрическими искорками в глазах и, наконец, покинули тело.

— Мощная вещичка, — с трудом переводя дыхание, произнес Глеб. — Никто не желает? — Приподняв бутылку правой рукой, он обвел сидящих в комнате ребят вопросительным взглядом. — Может ты, Виталь?

— А почему бы и нет? — расплылся в улыбке тот.

Взяв из рук приятеля бутылку, Халтурин начал пить жадными глотками, гулко отдающимися где-то в глубине его необъятного организма. Судя по звуку, жидкость, минуя ротовую полость, поступала напрямую в желудок, падая в его резервуары с приличной высоты и вызывая содрогание во всем теле.

Халтурин был соседом Глеба по лестничной площадке, таким же огромным и широким, как и сам Кондратьев, только четырьмя годами старше. Два месяца назад ему исполнилось восемнадцать, но по его интеллекту сказать этого было нельзя. Толстые, как у хомяка, щеки прикрывали узкие полосочки заплывших глаз, казавшихся на его большом и круглом, как блин, лице булавочными точечками, и оттого, что за гармошкой пухлых щек цвет радужки разобрать было почти невозможно, взгляд мальчика казался подозрительным и злым.