Как и положено, Обручев прошел все жизненные стадии перевоплощения по порядку, ничего не изменяя и не переиначивая, неторопливо перелистывая книгу отношений между полами.

В пятнадцать женщина казалась ему богиней, сошедшей с небес на землю и заслуживающей поклонения и преклонения только за факт своего существования. В восемнадцать для него стало очевидно, что богиня не бесплотна, и в его голову впервые закралась мысль о женитьбе. Но к двадцати моральная стойкость Обручева рухнула, и в следующее десятилетие он получал ни с чем не сравнимое удовольствие от своего холостяцкого положения, радуясь тому, что не сподобился сковать себя узами Гименея раньше положенного.

К тридцати жизнь Артема уже устоялась и желание жениться исчезло само по себе. Возможно, он выглядел циником и эгоистом, но стремления осложнять себе жизнь, заковывая существование в принудительные рамки семейной добродетели, у Обручева не возникало, к тому же любовницы стоили дешевле жен, были менее требовательны и более терпимы.

По твердому убеждению Артема, каждый человек появляется на свет крайне ленивым существом, и от того, насколько он сможет перебороть свою лень, заложенную природой изначально, будет зависеть его жизненный путь. Перекраивать себя Обручеву не хотелось; лень, плавно перетекшая за десятилетия в глубокую, въевшуюся привычку, не желала отступать, а накатанная колея дней была настолько родной и удобной, что к сорока он понял: если не произойдет какого-нибудь чуда, холостым ему быть до конца своих дней.

Если бы в сорок ему кто-то сказал, что всего через два года наступит момент, когда за обручальным колечком он решится пройти по углям босиком, он счел бы этого человека невменяемым, но сейчас никакая плата не могла показаться ему чрезмерной, потому что в мире нет такой цены, которой было бы достаточно, чтобы оплатить смысл своей жизни. Маленькая девочка с темно-серыми глазами значила для него больше, чем он мог высказать, и поэтому он молчал, завидуя самому себе и боясь спугнуть хрупкое счастье.

С огромным букетом желтых, как золото, роз Артем вышел из машины и направился в подъезд дома, где жила Алена. Провожая ее, он часто смотрел на дорогие окна, но зайти так и не решался, и вот теперь, шагая по стылому московскому дворику, он волновался, словно мальчишка, не знающий, что ожидает его.

Войдя в подъезд, он услышал скрип закрывающихся дверей лифта и, взлетев на три ступени, отделяющие его от них, торопливо втиснулся в тесное пространство кабины. Квадратик помещения был настолько узок, что двое взрослых мужчин, одетых в громоздкие зимние куртки, занимали все его пространство. Чудак, стоявший к Артему спиной и первым завладевший пространством лифта, держал такой же внушительный букет роз, только белых, и молча ожидал, когда нежданный сосед, появившийся, как чертик из табакерки, назовет цифру нужного этажа.

Боясь прижать букет к стене, он сделал полшага назад, оказавшись на середине кабины, и с неудовольствием понял, что торопыга в кожанке сделал то же самое, потому что даже через плотную ткань одежды почувствовал, как их спины соприкоснулись.

— Вам какой? — с трудом сдерживая раздражение, буркнул он.

— Четвертый, — в тон ему огрызнулся тот.

Двери лифта с громким бряком дернулись и, зашипев, закрылись. Кабина, ухнув в яму, грузно снялась с места, с усилием волоча два центнера веса. Заскрипев крепежами, она издала протяжный жалобный стон, больше напоминавший захлебнувшийся нечаянный вздох, и, громыхая по всем пролетам, покатилась наверх.

Звук голоса нахала в кожанке показался Дмитрию чем-то знакомым. Стараясь остаться незамеченным, Меркулов с опаской повернул голову и покосился на незнакомца. Бросив взгляд через плечо, он увидел, что мужчина с букетом желтых роз занимается тем же самым: не меняя положения, франт в косухе максимально развернулся к Дмитрию, тайно пытаясь выяснить личность недоброжелательного соседа.