— А что тебе Нестеров? — Римма презрительно оттопырила нижнюю губу и высоко вскинула брови. — Плюнь и разотри, вот что я скажу. Без твоего согласия в один день он развестись не сможет, а позже у него такая райская жизнь начнется, что ему не до развода будет.

— Так-то оно так… — сказала Ксюня, и Римма услышала вздох, который был способен разжалобить камень.

Подумав о том, что через час, максимум через два ей предстоит разговор с Анатолием, Ксюха почувствовала, что кончики ее пальцев стали холодными, а виски будто свело, натянув до предела все лицевые мышцы и заставив сердце биться вдвое медленнее. Гулкие неровные удары раздавались в грудной клетке, словно в пустом замурованном от света и шума помещении, отдаваясь острой режущей болью в спине и перехватывая дыхание. Ладони рук, в один миг ставшие влажными и скользкими, мелко подрагивали, а по всему телу разливалось противное ощущение бессилия и чудовищного страха, совладать с которым не было никаких сил. Вытащив из кармана куртки носовой платок, Оксана вытерла холодные капли пота, выступившие на висках и верхней губе, и, пытаясь унять бьющую ее дрожь, прикрыла глаза.

— Как же я его ненавижу! — проговорила она. Судорожно сжав ладони, Ксюха качнула головой, и Римма, бросившая взгляд на подругу, увидела, как на ее лице заиграли желваки сведенных до боли скул. — Если бы ты знала, Риммка, если бы ты только знала, как я его ненавижу!

— И нет сильнее чувства в мире!.. — стараясь отвлечь Ксюху от пагубных мыслей, нараспев продекламировала Римма.

— Есть, — тяжело уронила Ксюха. — Я боюсь его, — серьезно сказала она и, открыв глаза, повернулась к подруге лицом. — Ты знаешь, что такое страх?

— Страх? — Римма слегка нахмурилась и задумалась на мгновение. Ее лицо превратилось в непроницаемую маску.

— Тебе этого не понять, — в голосе Ксюхи промелькнуло что-то такое, что заставило Римму насторожиться. — Знаешь, это даже не страх, этому нет названия. Его нельзя потрогать, его нельзя увидеть и от него нельзя избавиться. День за днем он оплетает своей паутиной тебя всю, заставляя оглядываться на каждый шаг, прислушиваться к каждому звуку, просчитывать каждое произнесенное слово. И когда эта тяжесть становится неподъемной и ты готова кричать от боязни перед неизвестным, вдруг понимаешь, что он забрал у тебя все, и твой голос не будет услышан никем. Это чувство тебя выжимает, перемалывает в пыль, заставляя бояться собственной тени и презирать себя. Эх, Риммка, тебе этого не понять, — с болью выдохнула Оксана, и краем глаза Козлова заметила, что по щеке Ксюхи покатилась слезинка.

— Все, — Римма прижалась к бортику дороги и повернула ключ зажигания. Мотор заглох, и в салоне повисла тишина. — Никаких сил не хватит, чтобы слушать это. Чего ты хотела? Осыпают с головы до ног цветами и проливают слезы умиления только над покойниками, а ты еще жива, слава Богу, и умирать не спешишь, по крайней мере, в ближайшие лет семьдесят, а заморочки бывают у каждого, так что нечего киснуть.

— Как у тебя все просто получается, — вздохнула Ксюха.

— Знаешь что, ты с этой меланхолией закругляйся, ни к чему все это, слышишь? — голос Риммы звучал уверенно, и Ксюше стало немного легче. — Ничего твой Нестеров тебе не сделает, потому что от него уже ничего не зависит. Потерпи недельку, и на нашей улице наступит праздник, отольются кошке мышкины слезы, это я тебе говорю.

— Спасибо тебе, Римм, за все, ты такая сильная! — Ксюха вытерла слезы. — Я, пожалуй, пойду.

— Ни пуха ни пера, — улыбнувшись во все лицо, Римма подмигнула Ксюхе.