С одной стороны, мешать местным специалистам и отбирать у них хлеб не хотелось, с другой – человек страдал, и, судя по всему, не преувеличивал степень испытываемых им мучений. Поэтому я наступил на горло собственной лени и решил вмешаться.

– Господа, извините, – шагнул я к скульптурной группе «Портье безуспешно пытается утешить постояльца». – Невольно услышал ваш разговор. Я врач. Хирург большей частью. Может, я смогу помочь?

– Буду признателен, – отдышавшись, сказал страждущий – высокий с залысинами мужчина в гимнастическом костюме. – Почечная колика, очень резко начался приступ. Поясница болит, к мошонке будто гирю подвесили, позывы…

– Вы доктор? – оборвал я больного, ощупывая живот, потом спину.

– Найн. Просто не первый раз уже такое…

– Давайте перейдем к вам в номер, – предложил я. – Там удобнее будет.

«Фехтовальщик», оперевшись на слуг, с кряхтением поднялся, держась за поясницу. Верю, болит. И деться некуда. Нет такого положения тела, в котором было бы легче. По лестнице он вдруг припустил бегом, видать, желание облегчиться стало совсем уж нестерпимым.

Дверь в номер болящий оставил открытой, и я вошел вслед за ним.

– Раздевайтесь пока, я схожу за саквояжем.

Когда я вернулся, «Фехтовальщик» все еще был в туалете. Или повторно побежал, и такое возможно. Голова понимает, что уже нечем, а мочевой пузырь сигналит: давай, пора! И каждый раз надежда, что вот сейчас сходишь – и легче станет.

Вышел он бледный, даже зеленоватый слегка. Получилось рассмотреть пациента подробнее. Лет сорока, чуть полноват, стрижка хорошая, бородка с усиками ухоженная. На лице парочка шрамов – явный след мензурного фехтования. Значит, университет немецкий закончил. Да и сейчас занятий не бросил.

– Кровь в моче, много, – испуганным голосом сообщил он. – Прежде такого не случалось.

– Надо было сохранить урину для анализа, да что уж теперь. Значит, камень ранил изнутри стенки мочеточника. Бывает. Давайте, измерим давление пока.

На аппарат «фехтовальщик» не отреагировал. То ли видел уже, то ли не до того сейчас. Лицо совсем бледное, ни кровинки. Закусил губу, терпит. И поневоле пытается сесть поудобнее в надежде, что легче станет.

– Что вы собираетесь делать? – спросил немец, постанывая.

– Услышать от вас, что все в порядке, минут через десять.

– Горячая ванная, бег по лестнице?

– Без меня, пожалуйста.

Я порылся в саквояже, и достал три ампулы анестетика. Думаю, хватит и двух, но кто знает? Новокаина для блокады сейчас нет, не придумали еще. Все поголовно используют его родителя, кокаин. Так что прихвати меня доблестная полиция с моим чемоданчиком в двадцать первом веке, впаяли бы по полной за особо крупные размеры хранения и транспортировки. Я же его в поезде возил.