Изменить размер шрифта - +
Теперь не закроет. Заглянул еще раз в рот. Тут полно крови, прикусил во время припадка. Попытался схватить кончик языка, но пальцы соскальзывали.

– Дайте срочно платок!

Первая сообразила Вика. Дернула батистовый платочек из рукава, протянула мне.

Я обмотал им пальцы, еще раз залез в рот. Ага! Что то нащупывается. Дернул раз, другой. Наконец, вытащил язык. Парень вдохнул в себя воздух, как в последний раз. Синева начала уходить.

– Жив!

– Смотрите, глаза открыл…

Публика начала креститься. Я перевернул больного на бок, вытащил изо рта рукавицу.

– Несите его в суд, в тепло. И положите вот так же на бок. Ясно?

Извозчики согласно закивали.

 

* * *

 

– Невероятно! Как вы не испугались ему лезть в рот? И как догадались, что запал язык…

В кофейне Виктория болтала без умолку. Я сначала поддакивал, потом просто молча слушал. Мне надо было в туалет, почему то казалось, что на руках остались следы крови. Странно, конечно, на меня за всю карьеру кубометры разных жидкостей проливались, а тут такое… Но спина не отпускала, а я как представил, что буду лавировать в коляске среди столиков, да еще кого нибудь задену… Нет, тяжела все таки жизнь инвалида. Поэтому я молча и, надеюсь незаметно, тер руки салфеткой, спрятав их под столом.

В кофейне практически все сплетничали о свадьбе Николая II. Торжество состоялось в Большой церкви Зимнего дворца. Ради бракосочетания царской семье пришлось отступить от траура по почившему Александру III. Это вызвало неодобрение в обществе. Неужели нельзя было отложить женитьбу хотя бы на пару месяцев? Да и сама Александра Федоровна тоже вызывала сомнения. Дальняя родственница, снова немка…

– Вы опять бледны, – заметила Вика в тот момент, когда официант принес нам заказ – кофе и пирожные безе.

А я то нормально не завтракал! Так и захотелось с ходу наброситься на эти безешки. Может, заказать чего нибудь посущественнее? Но меню кофейни не предполагало чего либо более существенного. Я остро позавидовал Кузьме, который сейчас в соседней чайной, расположенной во дворах, ест хлеб с маслом и пьет кяхтинский с сахаром вприкуску. Я бы тоже не отказался.

– Все хорошо, я вас слушаю… – А сам думал, что срочно нужны перчатки. И халат. Вот прямо сегодня. Без этого работать никак нельзя. С годами даже не замечаешь свою спецодежду: пришел на работу, сразу переоделся. Руки уже без участия коры головного мозга находят в нужном месте ручку, фонендоскоп и пачку с бумажными салфетками. Входишь в перевязочную – маска сама на нос заползает. А тут как раздетый, честное слово.

Вдобавок к кофе и пирожным Виктория возжелала фруктов – апельсин и еще что то.

– Вы меня простите, ради бога… – Дочка профессора умела красиво краснеть. – Я первый раз в кофейне после приезда из Германии, как с цепи сорвалась. У нас сейчас одни печальные хлопоты, маман закрыла салон в доме, куда приходили все друзья, мы не музицируем, одни бесконечные молитвы, походы в церковь. Ужасное время. Я так скучаю по papá , ночами не сплю, все глаза выплакала.

На дивных ресницах Вики появились капельки слез. Я быстро подал девушке вторую салфетку – платок то мы ее того, испортили с эпилептиком. Оглянулся. Ну да, нас разглядывала вся кофейня. Небритый инвалид в кресле, симпатичная девушка в черном траурном платье. И плачет красиво, не навзрыд, а элегантно, промакивая глаза платком. Сцена так и просится в женский роман, которыми тут завалены книжные магазины. Он был беден и несчастен, она – дочка графа или князя. Они любят друг друга, но не могут быть вместе…

Вика смогла взять себя в руки, мы набросились на пирожные и кофе.

– Мне почему то хочется быть с вами откровенной, Евгений Александрович, – тихо произнесла девушка.

Быстрый переход