В это же мгновение печка-гриль взорвалась в воздухе с оглушительным грохотом. Она ударилась о проигрыватель и сбросила его. Гриль приземлился на полу, наполняя комнату густым запахом газа и черным дымом. Лори завизжала.

Проигрыватель набирал обороты: 45, 78, 150, 400! Жалобный женский голос превратился в бешеное бормотание дегенерата. Через мгновение с него слетала крышка, разбрасывая повсюду цветные осколки.

Смоки посмотрел на свой калькулятор и увидел единственное слово, мигающее на нем: ТАЛИСМАН — ТАЛИСМАН — ТАЛИСМАН — ТАЛИСМАН. Затем его разнесло на кусочки.

— Лори, выключи газ! — завопил один из посетителей. Он отшвырнул стул и повернулся к Смоки. — Смоки, скажи ей… — Мужчина закричал от ужаса, когда увидел, как кровь вытекает из дыр, где когда-то были глаза Смоки.

А секундой позже все это место под названием «Оутлийская пробка», взлетело в голубое небо, и пока успели приехать пожарные из Доктауна и Элмиры, большая часть центра города полыхала в огне.

Не велика потеря, детки, можно сказать: «Аминь».

В школе Тейера, где воцарилась обычная, нормальная обстановка (кроме тех происшествий, о которых живущие в ней вспоминали, как о серых, ночных кошмарах с продолжением), только что начались последние уроки. То, что в Индиане было легкой снежной порошей, здесь, в Иллинойсе, превратилось в холодную мжичку. Задумчиво и сонно сидели в своих классах студенты.

Внезапно колокола на часовне начали звонить. Головы поднялись вверх. Глаза расширились. Все на территории колледжа, впавшее в спячку, казалось, обновилось.

Этеридт, сидящий в классе на уроке математики и ритмично сжимавший и разжимавший кулаки, невидящим взором смотрел на логарифмы, которые мистер Ханкинс писал на доске. Он думал о соблазнительной маленькой официантке из городка, которой он назначил свидание. Она носила подвязки вместо пояса и не хотела снимать чулки, пока они трахались. Теперь Этеридт оглянулся на окна, забыв о своих эротических переживаниях, забыв официантку с ее длинными ногами и гладкими чулками. Внезапно, без какой-то бы ни было причины, он вспомнил о Слоуте. Маленьком Ричарде Слоуте, которого легко было классифицировать, как святошу, но который таковым не был. Он думал о Слоуте и беспокоился, все ли с ним в порядке. Почему-то ему казалось, что Слоуту, который исчез из школы четыре дня назад, никого не предупредив, и о котором с тех пор не было никому известий, не очень-то сладко.

В кабинете директора мистер Дафри обсуждал возможность исключения из школы мальчика по имени Джордж Хатфилд за жульничество с его гневным (но богатым) отцом, когда колокола начали вызванивать свою мелодию во внеурочное время. Когда звон прекратился, мистер Дафри обнаружил, что он стоит на четвереньках, седые волосы нависали на глаза, а язык нервно облизывал губы. Хатфилд Старший стоял у двери почти раболепно, широко раскрыв глаза, с отвисшей челюстью, забыв о гневе от страхе. Мистер Дафри ползал на коленках и лаял, как собака.

Альберт Пузырь как раз перекусывал, когда зазвонили колокола. Он взглянул в окно, хмурясь так, как хмурятся люди, когда хотят вспомнить то, что вертится на кончике языка. Он передернул плечами и продолжил открывать коробочку с чипсами. Его мать только что передала их ему. Вдруг он застыл от ужаса. Его глаза расширились. Ему показалось, на какую-то долю секунды, которая, впрочем, длилась достаточно долго, что коробка наполнена пухлыми копошащимися червями.

Он потерял сознание.

Когда он очнулся и собрал достаточно мужества, чтобы снова заглянуть в коробку, он понял, что это была не более чем галлюцинация. Конечно! Что же еще? Но все равно эта галлюцинация имела огромную власть над ним в дальнейшем. Когда бы он ни открывал коробку с чипсами, конфетами, печеньем или леденцами, внутренним взором он всегда видел этих жирных существ.