— Да будет так! — разом ответили бояре, и дети их, и все чины, совершившие благое дело Царству и самим себе, ибо избавились от проклятия гордыней.

Фёдор Алексеевич, слушая в тот день доклад о сожжении разрядных книг, повторил Лихачёву свои слова, сказанные Голицыну:

   — Се единственное вечное моё дело! Оно останется в людской памяти от моего царствия.

Алексей Тимофеевич рассмеялся:

   — Великий государь, у тебя свадьба впереди, а ты крест на себе ставишь. Гоже ли этак?

   — Негоже! — согласился Фёдор Алексеевич, улыбнулся, а губы сложились горько, в глазах обида стояла.

Впереди свадьба, счастье. Но даст ли Бог жизни для жизни?

Глава четырнадцатая

1

Наречение девицы Марфы Матвеевны Апраксиной в царевны и великие княжны и помолвку свою с наречённою царь назначил на день празднования Иверской иконы Божией Матери, на 12 февраля 1682 года.

Перед большим событием в жизни Фёдор Алексеевич занимался делами для царства полезными и зело необходимыми. Указал строить города в Даурской земле: Даурский, Селенгинский, Болбожинский, а дабы покончить с набегами со стороны китайских князьков, повелел воеводе Кириллу Хлопову с Сибирским полком и со всеми людьми сибирских городов, конным и пехоте, выступить на китайцев.

Указал образовать архиепископии в Твери и в Кашине. Назначал в города воевод. В Синбирск Петра Васильевича Шереметева, в Новгород боярина Ивана Васильевича Бутурлина, во Псков Михаила Андреевича Голицына.

На Иверскую, в день радости своей, Фёдор Алексеевич совершил дело великое для государства: основал Гербальную палату, а ведать палатой назначил боярина князя Владимира Дмитриевича Долгорукова да думного дьяка Василия Семёнова. И указал государь боярину и дьяку завести шесть книг: первую — родословных людей, вторую — виежих, третью — московских знатных родов, четвертую — родов дворянских, пятую — гостиных и дьячих, шестую — всяких нижних чинов.

Наречение Марфы Матвеевны во царевны совершено было вечером. Нарекал и благословлял царевну святейших патриарх Иоаким.

По смерти царицы Агафьи Семёновны восьми месяцев не прошло, но ради здоровья великого государя не ждали, как минёт год.

Фёдору Алексеевичу было худо в те дни, пожелал венчаться без свадебного чина.

15 февраля Кремль заперли на весь день, хотя венчание происходило в домашней Верхней церкви Живоносного Воскресения. Венчал молодых царский духовник протопоп Никита Васильевич.

Царь весь обряд стоял с улыбкою.

Вошло в голову: невеста его — кувшинка белая, всплыла и вот открывает свои лепестки. Потихонечку втягивал в себя воздух и сквозь сладость ладана улавливал сей аромат. То ли и впрямь кувшинок, то ли самой юности.

Марфе Матвеевне было пятнадцать, венец, возложенный на её головку, просиял. Фёдор Алексеевич это видел: просиял! Головка-то уж такая милая, ничего-то в ней гордого, царственного, но какое зато устремление ко всем, кто вокруг, к жизни, к ожиданию доброго.

Венец Фёдора Алексеевича над плечом его держали: второбрачие. Что за судьба? В двадцать лет — второбрачие.

Когда священник повёл молодых за собою вокруг аналоя, у Фёдора Алексеевича закружилась голова, он испугался — не упасть бы, и тут же почувствовал тягу воздуха, благодатного, оживляющего. Глянул на Марфу Матвеевну, ибо от неё исходила эта тяга. Она вела его к жизни... К жизни! Он благодарно покорился сей тяге, ни для кого не зримой, открытой им двоим, а пожалуй что только ему.

Когда задували венчальные свечи, чтоб разом, ради дружной совместной жизни, — свеча Фёдора Алексеевича погасла, а свеча Марфы Матвеевны язычком-то от дуновения вверх вскинулась.