В проулке стояли Андрей Иваныч и Катерина. Они осматривали усадьбы, заглядывали во все дворы, сараи.

Санька схватил Девяткина за руку и потянул за собой в полутемную ригу, пахнущую сырой землей, мышами, гнилой соломой.

Лучше ему провалиться сквозь землю, чем показаться сейчас на глаза матери и учителю.

- Подумаешь, какой честный, благородный! - продолжал ругаться Петька. - «Я виноватый, держите меня, судите меня». Дергали тебя за язык! Молчал бы себе в тряпочку. Ищи там свищи, кто виноватый… Простота ты святая, лопух зеленый!

И тут Саньку точно подбросило. Он вскочил и с силой ткнул кулаком во что-то мягкое - не то в нос Петьке, не то в подбородок.

- Из-за тебя все… из-за тебя, сума переметная!

Ожидая, что Петька обязательно даст ему сдачи, Санька заранее распалился и решил, что сейчас повалит его на солому и за все отведет душу.

Но Петька сдачи не дал, а сразу осел на землю, закрыл голову руками и заскулил:

- Права не имеешь физически, права не имеешь!..

Санька плюнул с досады и отвернулся. Потом осторожно выглянул из риги. Ни учителя, ни матери на усадьбе уже не было.

Петька все еще хныкал, тер подбородок и бубнил о том, какие неблагодарные теперь пошли друзья-приятели. Он для Саньки готов на все, даже в сапожники один не уходит, ждет, когда Коншак соберется, а от него получает только тычки да насмешки.

- Замолчи! - толкнул его Санька. - Тебя бы еще не так надо…

Он кинул взгляд на поля, на синеющую вдали зубчатую гряду леса, на скошенный луг, где паслись лошади. тихонько вздохнул и долго молчал. Потом, не глядя на Девяткина, глухо спросил:

- Ты когда в город собираешься?

- Мать говорит, что в воскресенье можно поехать.

- Нет, завтра же! - упрямо заявил Санька. - Я здесь ни дня не останусь. А не хочешь завтра - один уеду.

- Ага, приперло к стенке! - торжествуя, сказал Петька. - Ну что ж, можно и завтра. Пойдем к матери, скажем ей.

Сборы были недолги.

Евдокия заверила, что дядя Яков встретит ребят, как родных, и первые дни они поживут у него. Потом он устроит их в общежитие.

Санька положил в вещевой мешок каравай хлеба, немного вареной картошки, белье, полотенце. Потом порылся в фанерном ящике, где были сложены отцовы вещи. Отец был мастер на все руки - он мог подшить сапоги, запаять кастрюлю, починить ведро, и ящик был полон разного инструмента. Санька вытащил пару сапожных колодок, молоток и шило. Кто знает, может, и пригодится все это в городе, в мастерской.

Но как быть с матерью? Объявить сразу, что он уходит в сапожники? Не оберешься разговоров. Может, еще и не отпустит. Лучше он скажет, что уходит с Петькой на Дальнее озеро ловить рыбу, а потом из города напишет письмо и все объяснит.

Хорошо бы на прощание повидать Андрея Иваныча, Машу с Федей. Объяснить им… Он же не хотел ничего плохого своему колхозу. Но разве ему теперь поверят!

Фени и матери дома не было, и Санькиным сборам никто не мешал. Только когда он засовывал в мешок молоток и колодки, в избу вбежал Никитка:

- Ты куда, Саня?

- Не видишь! На озеро, рыбу ловить.

- А молоток зачем?

- Какой молоток? Ах, этот… Вместо грузила пойдет.

- Ну да! - не поверил Никитка.

- Кого хочешь спроси. Теперь все мальчишки рыбу так ловят.

- А живую рыбу принесешь?

- Принесу… две принесу.

Это успокоило Никитку, и он даже вызвался накопать Саньке червей.

Чтобы не встречаться с матерью, Санька лег спать пораньше, не забыв завести свой «будильник».

Катерина вернулась домой поздно вечером, попыталась поднять Саньку ужинать, а заодно и поговорить с ним, но он сделал вид, что спит мертвым сном.

Мать села за стол вдвоем с Феней.