У меня больше нет ни творческого воображения, ни любви к
природе, и книги противны мне. Когда мы потеряли себя, все для нас
потеряно... Право же, иногда мне хочется быть поденщиком, чтобы, проснувшись
утром, иметь на предстоящий день хоть какую-то цель, стремление, надежду.
Часто, глядя, как Альберт сидит, зарывшись по уши в деловые бумаги, я
завидую ему и, кажется, был бы рад поменяться с ним. Сколько раз уж было у
меня поползновение написать тебе и министру и ходатайствовать о месте при
посольстве, в чем, по твоим уверениям, мне не было бы отказано. Я и сам в
этом уверен: министр с давних пор ко мне расположен и давно уже настаивал,
чтобы я занимался каким-нибудь делом! Я ношусь с этой мыслью некоторое
время. А потом, как подумаю хорошенько да вспомню басню о коне, который,
прискучив свободой, добровольно дал себя оседлать и загнать до полусмерти, -
тут уж я совсем не знаю, как быть! Милый друг, что, если только тягостная
душевная тревога вынуждает меня жаждать перемен и все равно повсюду будет
преследовать меня?
28 августа
Без сомнения, будь моя болезнь исцелима, только эти люди могли бы
вылечить ее. Сегодня день моего рождения. Рано утром я получаю сверточек от
Альберта. Раскрываю его и прежде всего нахожу один из розовых бантов,
которые были на Лотте, когда мы познакомились, и которые я не раз просил у
нее. К этому были приложены две книжечки в двенадцатую долю листа -
маленький Гомер в ветштейновском издании, которое я давно искал, чтобы не
таскать с собой на прогулку эрнестовские фолианты. Видишь, как они угадывают
мои желания и спешат оказать мелкие дружеские услуги, в тысячу раз более
ценные, нежели пышные дары, которые тешат тщеславие даятеля и унижают нас. Я
без конца целую этот бант, вдыхая воспоминание о счастье, которым наполнили
меня те недолгие, блаженные, невозвратимые дни. Так уж водится, Вильгельм, и
я не ропщу; цветы жизни одна лишь видимость. Сколько из них облетает, не
оставив следа! Плоды дают лишь немногие, и еще меньше созревает этих плодов!
А все-таки их бывает достаточно, и что же... брат мой, неужто мы презрим,
оставим без внимания зрелые плоды, дадим им сгнить, не вкусив их!
Прощай! Лето великолепное! Часто я взбираюсь на деревья в плодовом саду
у Лотты и длинным шестом снимаю с верхушки спелые груши, а Лотта стоит внизу
и принимает их у меня.
30 августа
Несчастный! Ужели я так глуп? Ужели продолжаю обманывать себя? К чему
приведет эта буйная, буйная страсть? Я молюсь ей одной, воображение вызывает
передо мной лишь ее образ, все на свете существует для меня лишь в
соединении с ней. Сколько счастливых минут при этом переживаю я, но в конце
концов мне приходится покидать ее! Ах, Вильгельм! Если бы ты знал, куда
порой влечет меня сердце!
Когда я посижу у нее часа два-три, наслаждаясь ее красотой, грацией,
чудесным смыслом ее слов, чувства мои мало-помалу достигают высшего
напряжения, в глазах темнеет, я почти не слышу, что-то сжимает мне горло
убийственной хваткой, а сердце болезненными ударами стремится дать выход
чувствам и лишь усиливает их смятение, - Вильгельм, в такие минуты я не
помню себя. |