— Я вам не друг. И это не судебное заседание. И здесь нет присяжных, на которых надо оказывать влияние. Это всего лишь слушание дела, мистер... э-э... Крайслер.

— Крайслер, а не «э-э... Крайслер». И вы же чертовски постараетесь, чтобы суд состоялся, не так ли, судья?

— Я рекомендую вам следить за своими манерами и речью, — резко ответил судья. — Не забывайте, что я могу содержать вас под стражей неограниченное время. Итак, еще раз: где ваш паспорт?

— Не знаю. Наверное, потерял.

— Где?

— Если бы я знал где, я бы его не потерял.

— Мы это понимаем, — сухо сказал судья. — Но если бы мы могли определить район, где вы потеряли паспорт, то могли бы оповестить соответствующие полицейские участки, в которые его могут сдать. Когда вы впервые заметили, что у вас больше нет паспорта, и где вы находились в это время?

— Три дня назад. И вы прекрасно знаете, где я находился в то время.

Сидел в ресторане мотеля «Ла Коптесса», ужинал и размышлял о своих делах, когда этот «Дикий Билл» Хикок" и его орда набросились на меня. — Я показал на тщедушного шерифа, сидевшего в пальто из «альпаги» в плетеном кресле напротив судьи, и подумал, что в Марбл-Спрингз на полицейских не распространяются ограничения по росту — шериф даже в ботинках на высокой платформе едва ли был выше пяти футов четырех дюймов. Шериф тоже сильно разочаровал меня. Хотя я отнюдь не считал, что полицейский на Диком Западе обязательно должен носить огромный кольт, все же поискал что-либо похожее на значок шерифа или пистолет, но ни того, ни другого не обнаружил.

Единственное оружие, которое я мог видеть в зале суда, — короткоствольный кольт, торчавший из кобуры стоявшего справа и чуть позади меня полицейского.

— Они не набрасывались на вас, — терпеливо сказал судья Моллисон. Они разыскивали заключенного, который бежал из находящегося неподалеку лагеря. Марбл-Спрингз — небольшой городок, и чужие люди сразу бросаются в глаза. Вы чужой в этом городе, и естественно...

— Естественно? — прервал его я. — Послушайте, судья, я говорил с тюремным надзирателем. Он сказал, что заключенный бежал в шесть часов вечера, а сидящий здесь «Одинокий рейнджер» сцапал меня в восемь. Вы считаете, что я спилил наручники, принял ванну, сделал маникюр, побрился, сшил костюм, купил нижнее белье, рубашку и ботинки...

— Такое случалось раньше, — перебил меня судья. — Отчаявшийся человек с пистолетом или дубинкой...

— Отрастил волосы, и все это за два часа? — закончил я.

— Там было темно, судья, — начал было шериф, но Моллисон жестом приказал ему замолчать.

— Вы протестовали против допроса и обыска. Почему?

— Как я уже сказал, я размышлял о своих делах. Я сидел в респектабельном ресторане, никого не оскорблял, а там, откуда я приехал, не требуется разрешения штата на то, чтобы дышать или гулять.

— У нас тоже его не требуется, — терпеливо заметил судья. — Они всего лишь хотели, чтобы вы предъявили водительскую лицензию, страховку или карточку социального обеспечения, старые письма — в общем, любые документы, удостоверяющие личность. Вы должны были подчиниться их требованиям.

— Я хотел подчиниться.

— Тогда как вы объясните это? — Судья кивнул на шерифа. Я тоже взглянул на него. Даже в первый раз, когда я увидел его в «Ла Контессе», он не показался мне красавчиком, а большие куски пластыря на лбу, щеке и в уголке рта, должен признать, и вовсе не украшали его.