Трактирщик услышал тяжелые шаги на деревянном крыльце. Загремел засов, снаружи гаркнули: «Эгей!» — и забарабанили в дверь.

— Минуточку! — отозвался Коут. Он торопливо подбежал к двери и повернул массивный ключ в блестящем латунном замке.

На крыльце стоял Грейм. Он уже занес тяжелую руку, чтобы постучать еще раз. Когда он увидел трактирщика, его обветренное лицо расплылось в улыбке.

— А Баст что, удрал нынче утром? — спросил он.

Коут снисходительно усмехнулся.

— Славный парнишка, — сказал Грейм, — только безалаберный малость. А я уж было подумал, что ты на сегодня закрыл лавочку.

Он кашлянул и опустил глаза.

— Я бы и не удивился…

Коут сунул ключ в карман.

— Да нет, открыто, все как обычно. Чем могу служить?

Грейм перешагнул порог и кивнул на улицу, где стояла тележка с тремя кадками. Кадки были новехонькие, из бледного, свежеоструганного дерева, с блестящими металлическими ободьями.

— Нынче ночью я понял, что мне не уснуть, вот и собрал последнюю кадку из тех, что ты заказывал. А еще я слышал, что Бентоны собираются нынче подвезти первые зимние яблоки.

— Спасибо, что подсказал.

— Яблочки славные, крепенькие, всю зиму пролежат!

Грейм подошел к кадке и гордо постучал по стенке.

— Чем еще перебить голод, как не зимним яблочком?

Он лукаво взглянул на трактирщика и еще раз постучал по кадке.

— Перебить, а? Как ты думаешь?

Коут негромко охнул и потер лицо.

Грейм хихикнул себе под нос и провел рукой по блестящим металлическим обручам.

— Никогда еще не делал обручи латунные, а надо же, так хорошо вышло! Ты мне скажи, если они вдруг рассядутся. Я поправлю.

— Я рад, что это не причинило особых хлопот, — сказал трактирщик. — А то в погребе-то сыро. Боюсь, как бы железо не проржавело через пару лет.

Грейм кивнул.

— Ну да, умно придумано, — сказал он. — Просто мало кто удосуживается загадывать так далеко вперед.

Он потер руки.

— Ты мне не подсобишь? Не хотелось бы уронить кадку и испортить тебе полы.

Они взялись за кадки. Две из них отправились в погреб, третью утащили за стойку в кухню и водрузили в кладовке.

Потом оба вернулись в общий зал, каждый по свою сторону стойки. Ненадолго воцарилась тишина. Грейм окинул взглядом пустой зал. У стойки стояло меньше табуретов, чем обычно, и на месте одного из столов зияло пустое пространство. В тщательно обустроенном трактире все это бросалось в глаза как выбитые зубы.

Грейм отвел глаза от выскобленного пятна на полу возле стойки, сунул руку в карман и достал пару тусклых железных шимов. Рука у него почти не дрогнула.

— Налей-ка мне пива, Коут, — хрипло сказал он. — Я понимаю, что рановато, но день впереди длинный. Я нынче Маррионам помогаю пшеницу возить.

Трактирщик налил пива и молча протянул ему кружку. Грейм отхлебнул единым духом сразу полкружки. Глаза у него были красные.

— Да, скверно дело обернулось, — сказал он, не глядя в глаза, и отхлебнул еще.

Коут кивнул. «Скверно дело обернулось». Возможно, это и все, что скажет Грейм по поводу гибели человека, с которым он был знаком всю свою жизнь. Здешний народ знал о смерти все. Они сами резали скот. Они мерли от лихорадки, от падений, от загноившихся переломов. Смерть была все равно что неприятный сосед. Лучше не болтать о ней лишний раз, а не то того гляди услышит, да и заявится в гости.

О смерти говорилось только в историях.