— Ты можешь говорить все, что хочешь, — мягко сказала Аури.

Я снова содрогнулся, ощутил вкус коринки, и внезапно слова хлынули из меня потоком.

— Она рассказывала, что я запел прежде, чем научился говорить. Она рассказывала, когда я был младенцем, у нее была привычка мурлыкать что-нибудь себе под нос, держа меня на руках. Не песни, нет. Просто нисходящую терцию, успокаивающие звуки. И вот в один прекрасный день она гуляла со мной вокруг лагеря и услышала, как я повторяю за ней. На две октавы выше. Пронзительная такая терция. Она говорила, это была моя первая песня. И мы пели ее друг другу. Годами…

Я осекся и стиснул зубы.

— Говори, говори, — шепнула Аури. — Можно говорить.

— Я никогда больше ее не увижу!

Я осекся и разрыдался, уже всерьез.

— Все хорошо, все хорошо, — шептала Аури. — Я здесь, я с тобой. Все в порядке.

ГЛАВА 8

ВОПРОСЫ

Следующие несколько дней нельзя назвать особенно приятными или продуктивными. Жребий Фелы приходился на самый конец экзаменов, так что я делал все, чтобы употребить доставшееся мне время с наибольшей пользой. Я попытался было работать в артной, но поспешил вернуться к себе, когда внезапно разрыдался, нанося руны на жаропровод. Мало того что я был не в состоянии поддерживать нужный алар — последнее, чего я хотел, это чтобы все думали, будто я тронулся от перенапряжения во время экзаменов.

В тот же вечер, когда я полз по узкому тоннелю, ведущему в архивы, мой рот снова наполнился вкусом коринки, и меня охватил безрассудный страх перед темным, тесным пространством. По счастью, я успел проползти не больше десятка футов, но даже так я едва не устроил себе сотрясение мозга, пытаясь выбраться обратно, и содрал руки в кровь о камни.

Так что следующие два дня я провел, делая вид, что болен, и стараясь не выходить из своей каморки. Я играл на лютне, спал зыбким тревожным сном и обдумывал планы мести Амброзу.

* * *

Когда я спустился вниз, Анкер прибирался в зале.

— Ну что, полегчало? — спросил он.

— Немножко, — сказал я. Накануне у меня было всего два приступа с привкусом коринки, и те очень короткие. А главное, мне удалось проспать целую ночь, ни разу не проснувшись. Похоже, худшее осталось позади.

— Есть хочешь?

Я покачал головой.

— Экзамены сегодня…

Анкер нахмурился.

— Ну, так съешь хоть что-нибудь! Яблоко вон возьми…

Он порылся за стойкой и извлек наружу глиняную кружку и тяжелый кувшин.

— И молока выпей. Молоко все равно надо извести, пока не скисло. Чертов безлёдник уже пару дней как сдох. А ведь три таланта с меня за него содрали! Вот знал же я, что не стоит выбрасывать такие деньги, когда можно по дешевке купить нормального льду…

Я перегнулся через стойку и взглянул на длинный деревянный ящик, стоящий среди кружек и бутылок.

— Хотите, я посмотрю, в чем дело? — предложил я.

Анкер вскинул бровь.

— А ты что, разбираешься, что ли?

— Ну, посмотреть-то можно, — сказал я. — Если что-нибудь простенькое, могу и починить.

Анкер пожал плечами.

— Ну, хуже-то ты уже не сделаешь, он так и так сломан.

Он вытер руки передником и жестом пригласил меня за стойку.

— А я тебе пока пару яиц сварю. Все равно их тоже надо извести.

Он открыл длинный ящик, достал оттуда несколько яиц и ушел на кухню.